Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)
Шрифт:
Керенский отшатнулся от него, как от змеи:
– Алексей Максимович! Как Вы смеете, мы ведь упразднили чинопочитание, единоначальное управление войсками, а у Вас тут процветает махровый монархизм.
– Это оскорбительно, – чуть не завизжал он, – и не совместимо с идеалами нашей демократической революции.
Каледин даже засмеялся, жёлчно и зло. Сцена встречи с Керенским зримо предстала пред ним:
– Александр Фёдорович! Господин премьер-министр, победу в вооружённой борьбе в современных условиях может одержать лишь жёстко
Армия, в которой подорваны устои законности, правопослушания, единоначалия – не жизнеспособна.
И подступив к Керенскому почти вплотную, продолжил:
– Нигде, ни в одной отрасли деятельности общества, демократические, либеральные ценности, за которые Вы ратуете, господин премьер, не являются столь пагубными и вредоносными, как в армии.
Керенский онемел. Ярость так исказила его лицо, что он не мог даже говорить.
Каледин же спокойно и методично продолжил:
– Либерализм разрушает единство войскового организма, подрывает устои воинской дисциплины и единоначалия.
Только жёсткая централизация военной власти может привести войска к победе.
Иного, Александр Фёдорович, не дано. Ещё ни одно государство мира эту истину не опровергло.
И он тут же высказал свои размышления относительно того, что только монархия способна сохранить Россию, как единое централизованное государство.
Керенский даже взвигнул:
– Так вот оно что! Мы доверяли дело защиты свободной России – ярому монархисту. Это недопустимо. Это возмутительно!
И Каледин тут же был снят с должности командующего выпестованной им армии, и заменён, вот она ирония судьбы, Корниловым. Об этом мы уже говорили.
И тот, уже на первой встрече с офицерами заявил, что наиглавнейшей своей задачей видит искоренение вольнодумства и «калединщины» во вверенной ему армии.
И тут проявил себя генерал Вяземский, который публично заявил, что он не желает служить под началом человека без чести и совести.
Тут же поднялся из-за стола и вышел из зала.
Вспоминая это, Алексей Максимович не отводил своих глаз от лица Корнилова. А тот старательно прятал свои узкие глаза степняка от его открытого взора и в них всё больше застывали льдинки отчуждения, уже навек, и досады.
«Ладно, Бог с ним, – продолжил тянуть в мыслях Алексей Максимович, – временщик он и есть временщик. Долго не задержится Лавр Георгиевич на этом престоле. Сам же Керенский устрашится такого Главковерха».
Да и не это его поражало после того, как он был отлучён от армии.
Он увидел неведомую ему Россию. Голодную, разорённую, страшно напрягшуюся в ожидании перемен, без которых сохранить государство было просто невозможно.
«Боже мой, я не знал ведь своего Отечества. За него сражался, лил свою и вражью кровь, а не знал».
Даже в Петрограде, он это увидел своими глазами, свирепствовал голод. Люди были озлоблены до последней степени.
И
Более того, смотрели угрюмо и злобно даже на полного генерала, с Георгиевским крестом на груди.
Именно тогда он услышал впервые: «Отольются Вам, эксплуататоры, наши слёзы. Мы ещё поднимем вас на штыки. Недолог тот час».
Было больно. Ему не хватало воздуха. Он задыхался.
Его Россия, его народ, за который он не жалел ни крови, ни самой жизни, определили и меня во вражий стан.
Какие же силы это способны были сделать?
Я, не унизивший и не оскорбивший ни одного из братьев меньших, стал для них врагом. Почему? За что? Разве я заслужил это?
И далее, – Алексей Максимович горько улыбнулся – события нарастали, как снежный ком.
Слава Богу, что в июньские дни он не был в Петрограде. Одному Богу ведомо, как бы он повёл себя в этой ситуации.
Но он знал твёрдо – в стране, где единокровный народ стал проливать кровь друг друга – праведную и неискупаемую, надо ждать страшных бед и чудовищного развития дальнейших событий.
***
Сразу после отстранения Временным правительством от должности командующего 8-й армией – в Петрограде не задержался и, не медля – уехал на Дон.
Буквально несколько дней в отцовском хуторе, укрепили его силы. Он воспрял духом, напитался соками и силой родной земли, и успокоился: «Ну и ладно, отслужил своё. Хватит. Ни к какой силе в этой сутолоке примыкать не хочу. Останусь сам по себе».
Но разве властен человек в своей судьбе и своём выборе?
В дни его приезда на Дон там начал работу Великий Войсковой Круг.
И как только дошёл вопрос до выборов Атамана Всевеликого Войска Донского, фронтовики дружно выкрикнули:
– Нет, не надо нам пришлых!
– Даёшь Алексея Максимовича Каледина!
– Любо, Его Высокопревосходительству – генералу от кавалерии Алексею Максимовичу Каледину!
– Принимай, Алексей Максимович, Атаманский пернач!
Каледин понял, что противиться воле людей он не может. Более того, у него возникло твёрдое убеждение, что он сможет их защитить и спасти от невзгод и грядущих бед.
Поэтому он принял на себя многотрудные обязанности Атамана и стал первым, после отмены выборности атаманов Петром I, всенародно избранным вождём казачества всего Тихого Дона.
***
Здесь же, на родном Дону, произошли его последние встречи с Алексеевым, Деникиным, Корниловым и Красновым.
Никакого облегчения его душе эти встречи не принесли.
Каледин даже содрогнулся, как только увидел возле Алексеева иностранцев – англичан и французов. Сразу же понял, что ни за какую Великую, Единую и Неделимую Россию эти отщепенцы и предатели земли русской – бороться не будут. Для них было гораздо важнее удовлетворение личного честолюбия и неуёмного желания неограниченной власти.