Повесть о днях моей жизни

Вольнов Иван Егорович

Мать заплакала, но Петя был в отца -- настойчивый, и Дарье пришлось согласиться. Снарядившись, она сбегала к Созонту; Шавров поломался, но принял...

Вечер был приветливый, душистый, радостный. Сине-голубое небо прослоилось тонкими летучими полосками облаков, развернувшаяся верба чуть-чуть шелестела, коньки крыш и крылья мельницы порозовели.

У амбара Пахом с хозяйским сыном зашпиливали семенной овес. Пахом, держа в руках гвозди, вполголоса, скороговоркою что-то говорил Власу, ударяя кулаком то по вязку,

то себя в грудь, крестился на восход, а Влас, как бешеный, бегал вокруг него и хрипло через силу выдавливал:

– - Т-ты это врешь!.. Я... я понимаю!.. Св-волочь!.. Вот увидишь!

При нашем приближении Пахом смолк и, встав на колесо, уперся коленом в грядку, натягивая на себя кромку веретья.

– - Подтолкни оттуда, -- бросил он Власу.
– - С передка толкни, куда ты?.. У-у, бестолочь поганая!..

Влас свирепо метнул на него мутными глазами.

Обнимая сына, Тонкопряха удивленно посмотрела на мужиков.

– - Что, забавно?
– - засмеялся Петя.
– - Это он его ярит. У нас ведь каждый божий день такая склока: поругаются, а после драка, потом -- мирно, завтра -- сызнова...

Пахом и Влас, зашпилив воз и увязав его поводьями, торопливо пошли в крупорушку.

Этим вечером у нас было событие.

Управившись с хлопотами, сели ужинать на крыльце.

Созонт Максимович, примостившись рядом с толстой сероглазой девкой-поденщицей, шутил над Павлой, которая злилась и швыряла как попадя ложки; Китовна клевала носом, Федор Тырин чавкал, опустив глаза, Варвара, сидя между мужем и работником, скупо улыбалась, а Василий резал хлеб.

Подали травяные щи с убоиной.

– - Как, Дарьюшка, овсы у вас еще не сеют?
– - начал хозяин, зачерпывая из деревянной солоницы пол-ложки крупной серой соли.

Пахом завозился и хихикнул. Варвара подвинулась.

– - Поехали, -- сказала Тонкопряха.
– - Вся почти Захаровна поднялась.

Вдруг побледневший Влас с размаху, в то время как Варвара подносила ложку ко рту, ударил ее по лицу. Ложка щелкнула о зубы и кусками разлетелась в стороны.

– - С-сучка!
– - завопил он.
– - Потаскуха!.. Д-дьявол!..-- и, сорвав платок с головы, поволок ее за косы в сени, пиная в грудь ногами.
– - Попалась, кляча!..

Все это произошло так быстро и неожиданно, что в первую минуту все только растерянно смотрели друг на друга бессмысленными, осоловелыми глазами. Тонкопряха вытянулась вверх и стала на полголовы выше мужиков, Гавриловна раскрыла рот, Федосья Китовна сморщила лицо и виновато заморгала, толстая девка втянула голову в плечи и сгорбилась, Созонт Максимович покраснел и тоже съежился, а остальные, за исключением Павлы, криво улыбавшейся и с любопытством посматривавшей на возню, затихли, онемели.

– - Мам-ма!
– - первым взвизгнул Петя, бросаясь к Тонкопряхе.

И голос товарища был сигналом. Опрокидывая чашки, кувшины и кринки

с молоком, топча ложки и хлеб, падая, сопя, галдя и воя, все бросились в сени, к Власу, наваливаясь грудью один другому на спину.

Но Созонт Максимович вытолкал всех на крыльцо и, взяв в руки тяжелый водонос, ударил склонившегося Власа по затылку. Сын, как гриб, свалился на пол, выпустив из рук Варвару, которая по-собачьи поползла в темный угол, оставляя за собой кровавый след.

– - Ты за что ее, проклятый?
– - визжал Шавров, подпрыгивая.
– - Тебе кто ж такую волю дал охаверничать, а?

Ослабевший Влас закрыл лицо руками.

– - Спуталась она вот с этим, -- указал он на Пахома.-- Я учу ее... Блуди со мной, с ним не надо... Он себе пускай найдет такую, с моей нельзя...
– - И, снова тыкая рукою в сторону работника, добавил: -- Говорил он нынче мне об ней, а сам -- смеется. Я ее опять когда-нибудь по ложке...

Влас раскис, вспотел, стал заикаться. Тонкопряха вытирала слезы. Федор, злобно глядя на работника, тер живот ладонью. Пахом нагло скалил черные гнилые зубы.

– - И придумает же, пес!
– - всплеснул он длинными руками.
– - Спуталась, грит, с этим! Девок, значит, других нету для меня? Уважил, Власушко, уважил, нечего сказать!.. Отвалился бы мой язык по самое горло, если я сбрехнул ему хоть слово!..Ты ему не верь, Максимыч, не такая она баба, чтобы ёрничать, а ежели смеяться... что ж, над ним ведь все смеются, над слюнявым...

IV

Нанимались мы пасти скотину: я -- овец, товарищ мой -- телят со свиньями, но только из этого ничего не вышло: разговор шел, а дело повернулось наизнанку.

– - Барин удалой, -- сказал мне после ужина Созонт Максимович, -- завтра снаряжайся с мужиками боронить.

– - Я, дядя, на Мухторчике!
– - воскликнул Петя.

– - Ты пасти скотину будешь,-- сухо бросил Шавров.

Рано утром земля еще с изморосью, воздух свеж, густ и сочен, запахами трав спросонок пьянит голову на лугах цветистая роса, деревья -- как живые, солнце красно, бодро и лучисто.

Бороны шуршат, подскакивая на шершавой, в колеях, дороге, лошади идут понуро. Пахом гнусит песню. В поле гам от разных пташек, надсадившиеся за ночь дергачи хрипят, цветы шевелятся.

– - Сподручного видишь?
– - кивает кнутовищем Вася Батюшка.

Я смотрю налево, за овраг: по глинистому скату прошлогоднего жнивья бегает Петрушка за теленком. Овцы, как вытряхнутый из мешка горох, рассыпались по парине, коровы сошли вниз, к ручью, телята лезут к зелени. Петя машет на них палкой и свистит.

– - Эй, Петру-ух-ха!
– - крикнул Влас.
– - О-го-го!..

Но мальчик скрылся за бугром, должно быть, не расслышав.

– - Угоняют его за день-то, -- бурчит Василий.