Повесть о днях моей жизни
Шрифт:
Калебан дергался и ржал до слез, а я лез дальше в угол под божницу.
Отец молча и внимательно рассматривал Шаврова.
– - Что случилось?
– - наконец, спросил он, обращаясь не к хозяину, а ко мне.
– - Ведь он, змеенок, жеребца испортил!
– - закричал Созонт Максимович, колотясь от злости и сжимая кнутовище.
– - Выстегнул вчистую глаз и убежал из поля, а? Подумай-ка, как его нужно казнить за такие дела, а?
– - Шавров захлебывался словами и чуть не плакал, глядя поочередно на всех.
– - Пахомка нынче утром приезжает из ночного... "Где
– - Подошел я: жеребец -- как жеребец. "А ты, грит, погляди на левый глаз".
– - Я поглядел, да так и обмер: глаз-то -- как подушка! "Господи, головушка моя несчастная, да кто же это, кричу, а? Да это кто ж так постарался, руки б того поотсохли?.." -- "А кто постарался, грит, того уж нету: того черти с квасом слопали..." -- "Чем же?" -- "А кнутом, с верха: подъехал, хляснул да домой: пускай, бат, сдохнет вся его скотина, кровопивца, я к такой работе непривычен, меня дома заставляли что полегче робить... Накосяк через Телячьи Выпаски, овсами, укатил в Осташково, к своим..." -- Гляжу вот -- правда...
Шавров потен.
– - Что ж ты мне наделал?
– - обращается Шавров снова ко мне.
– - Жеребцу-то цены не было!.. Ведь ты мне должен теперь двадцать лет за него служить, и то не выслужишь, чертенок ты несчастный, а? Стерва ты поганая!.. Хлопаешь глазищами, как б..., а конь испорчен, а? Куда мне теперь деть его? На водовозку?
Бессовестная ложь Пахома и его подлый подвох так меня ошеломили, что я сидел, как пришибленный, не в силах слова вымолвить.
– - Отвечай, чего молчишь?
– - заорал отец, багровый, и, схватив меня за волосы, швырнул об пол.
– - Тятя!
– - крикнул я.
Шавров впился в плечи, мать завыла, а я ошалел со страху. Созонт Максимович придавил мне к полу шею так, чтоб я не мог кричать, отец перебрасывал в кутнике одежду, отыскивая веревку или кнут.
– - Обожди, я принесу, -- сказал Калебан, -- постой чуточку, Лаврентьич!..
Он приволок пучок свежих лозин, и меня, обнажив, секли попеременно отец и хозяин. Били с хрипом, чмоканьем, сопя и задыхаясь, избороздив все тело мое -- от лопаток до колен -- кровавыми рубцами.
VI
Глаз у жеребца не вытек, а поджил, потому что Пахом так его ударил, что ядро осталось невредимым и разбухли только веки.
– - Стал проглядывать чуть-чуть, слеза только шибка,-- сказал Василий, отворяя нам с хозяином ворота, когда мы в полдень возвратились из Осташкова.
Шавров прошел в стайку, осмотрел Красавчика, перекрестился с радости, потом позвал Пахома, поправлявшего за домом изгородь, и наискось, через все лицо, посадил ему кнутом рубец. От неожиданности и боли Пахом взвизгнул. Шавров стегнул его вторично.
– - Я тебя, Пахомушка, перекрестил, -- сказал хозяин тихо, улыбаясь побледневшими губами...
– - На суде-то с тебя черта ли возьмешь... одна канитель... Да и время теперь не судебное...
– - Шавров поперхнулся.
– - По закону тебе тоже следовало бы глаз залить, ну да что
Ошалелый Пахом молчал, вытирая рукавом окровавленный рот.
– - Ты его золой присыпь, -- посоветовал Василий, наклоняясь к работнику, -- от золы твердеет.
Слова его облили кипятком Пахома.
– - Ты за что же?
– - неуклюже поднявшись, шагнул он вперед.
– - За Красавчика, -- сказал Шавров.
– - Нет, ты это за что ж?
– - повторил работник.
– - За увечье, вот за что, чего ты лупишься? Пугаешь?
– - Ты за что же, кровопивца?
– - гаркнул Пахом в третий раз, бросаясь со сжатыми кулаками на хозяина.
– - Погоди, братуха!..
– - Шавров отступил на шаг, прикрыл глаза, будто от солнца, и неожиданно ударил Пахома под скулы.
Работник грохнулся навзничь, растопырив руки.
– - Еще хочешь, али будя?
– - спросил Созонт Максимович.
Пахом бессмысленно таращил бельмами и царапал грязными ногами землю.
– - Собирайтесь с лошадьми в ночное, -- кинул нам с Василием хозяин.
– - А этот пусть прочухается.
Шавров брезгливо ткнул носком в плечо лежащего работника и отвернулся, но Пахом неожиданно вскочил на ноги и впился ему в кудрявые волосы.
– - Все еще копаешься?
– - совсем уже тихо прошептал Шавров, ловко вывертываясь и оставляя в Пахомовых пальцах золотистый клок волос. Наотмашь он ударил его по переносью. Оскалив зубы, Пахом опрокинулся и заревел на всю деревню:
– - Кар-раул!.. Убил!.. За что, злодей?.. Родные, Ванек ведь это, я присягу приму!..
– - Врешь, стервец: мальчишка землю ел... Я его заставлял. Присяга твоя выйдет ложная...
На крыльце стояли бабы. В ворота просовывались любопытные.
– - Что налезли? Кой ляд не видали?
– - закричал на них хозяин, беря в руки крепкий тяж, и, скривив губы, нехотя побрел в завозню.
– - Завтра тебя рассчитаю, -- обернулся он к Пахому.-- Неси тебя черти, куда хочешь; нам таких не надобно...
На некоторое время жизнь потекла мирно, по-хорошему, и Петя даже хвалился матери, пришедшей навестить его:
– - Теперь мы, маменька, бояре без Пахомки-то...
Но в воскресенье, когда девки развивают венки, нашему блаженству пришел неожиданный конец.
Вдребезги пьяный Пахом, снова появившийся после двухнедельного бродяжничанья в Мокрых Выселках, ходил по деревне из двора во двор, отыскивая меня.
– - На что он тебе понадобился?
– - спрашивали мужики.
– - На что? Хочу зарезать!
– - кричал работник, грозясь ножом-складнем.
– - Душа моя не терпит гадов, понимаете, на что?
Перепуганная бабушка затворила нас с Петрушей в погреб.
Утром Пахом ползал в ногах у Шаврова, целовал иконы в знак того, что пакостить не будет, и по-разному юлил, как бес перед заутреней, но ушел хозяин в лавку, и работник, обнаглев, щипал Любку, подмигивал Васе Батюшке и ржал, как жеребец. Меня величал похабными словами. Петю -- тоже.
– - Давай, Ваня, с ним не разговаривать, -- шепнул мне мальчик, отводя в сторону, -- нам легче будет...