Повесть о днях моей жизни

Вольнов Иван Егорович

– - Чаша гнева божьего переполнилась,-- будто ослабев, шепчет он.

– - Переполнилась,-- отзывается Галкин.

Все задумались. Старуха, сидя у шестка, вздыхает. Настя с любопытством осматривает Лопатина из-за кудели; она забыла про работу, толстый простеть едва-едва шевелится в руках ее.

– - Чего ты нам кисель по углам размазываешь!
– - вдруг запальчиво кричит шахтер.-- "Аще", "яко"!.. Мы это слыхали!.. Говори, как действовать!..

Все вздрагивают, обертываются к Пете; лицо его красно, он жадно кусает красивый светлый

ус, а руками отыскивает в домотканом пиджаке карманы.

– - Погоди, голубь, не сразу вскачь,-- мягко перебивает его Лопатин, пристально всматриваясь в возбужденное лицо парня. Видно, что слова Петрухи ему не понравились: щеки его посерели.-- Напрасно, голубь, порочишь писанье: в ём большой смысл положен... С жару, с полымя шею свернешь... Мы таких видали!.. Надо умно, с толком, вот как я понимаю...

– - Он тоже так,-- сказал маньчжурец,-- он только бестерпелив, мошейник...

В избу вошли Рылов и Штундист. Первый -- еще мальчик, с наивным девичьим лицом, на котором светились серые, вопрошающие глаза и мягкая, детски застенчивая улыбка. Второй -- коренастее, старше. Широкие плечи, неуклюжая поступь, замкнутое лицо. Оба молча кивнули головами, проходя к лежанке.

– - Что ж вы не молитесь богу?
– - лукаво прищурилась Настя.

Рылов смутился, покраснел, виновато опустив глаза.

– - Мы не к обедне пришли,-- тихо бросил Штундист.

Прохор счастливо засмеялся.

– - Теперь, ребятушки, все в соборе,-- встрепенулся он.-- Садитесь чай пить, а я доложу.

Кряхтя, он полез в укладку, доставая оттуда лист курительной бумаги, исписанный каракулями.

– - Читай, Вань, мое сочинение,-- сказал он, подавая мне бумагу.

– - "Житье наше -- сволочь,-- начал я,-- ложись в передний угол и протягивай лапы. Одно только и остается. А так нельзя. Я много народу видал на разных востоках и в Расее много народу видал. Есть, которые идут за неправдой, этих больше всего, а которые против неправды, этих меньше всего. Нам надо держаться, которые против неправды. У нас в деревне Осташкове и в округе кругом тоже есть такие люди, которые не за неправду, а сами по себе. Первый -- Иван Володимеров, мой закадычный друг. Я его нарочно зову штаб-лекарем, и вы его так зовите, потому что он хороший человек и ведет со мной одну линию, а чтобы полиция не узнала, и богачи, и все люди, кто есть Иван Володимеров, и какие у него в голове мысли, и что он думает, я окрестил его штаб-лекарем. Второй -- Петя, несчастный человек, хоть он и шахтер и глотку подрать любит..."

– - Ты, Петругпа, не сердись, пожалуйста,-- смущенно перебил меня Галкин, обращаясь к шахтеру,-- я ведь все по правде, как думал.

– - Ничего, браток, ничего я не сержусь. За правду разве сердятся? Я ведь на самом деле -- несчастный!..

– - "У него душа горит и мается"...

– - Это -- тоже верно!.. Ох, как верно!..-- воскрикнул шахтер.-- Читай дальше!.. Как все хорошо писано!..

Он прикрыл глаза руками.

– - "...а приткнуться он не

знает куда. Это тоже хороший помощник, но вина ему надо пить поменьше..."

– - Я его брошу,-- сказал Петя.

– - И милое дело,-- погладил его по плечу солдат.

– - "Самый задушевный человек -- и мы, может, все его ногтя не стоим -- Илья Микитич Лопатин. Из его бы хороший губернатор был, из милого, крепкий человек, на хитрости не согласный. Я думаю, что он лучше умрет, а не продаст души..."

– - Это и все мы так должны,-- сказал Штундист.

– - Ну да.

– - "...Есть еще Саша Богач и Максим..."

– - Вот и до нас с тобой очередь дошла,-- улыбнулся Богач, моргая Колоухому.

– - Об кажном написано, что мы за люди.

– - "Это неправильно, что Максима прозвали Колоухим, его надо бы -- Востроухим, в тех видах, что любит он к правде прислушиваться..."

– - Ишь ты -- в точку!

– - Да уж служивый не подгадит!..

– - "...А Паша Штундист -- мать родную может удавить за измену или за плутни... Рылов еще цыпленок, но из него и из нашей Настюшки..."

– - Иди, Настюнь, ближе: про тебя читаем!
– - крикнул Галкин.

– - "...из обоих из них выйдут хорошие люди, толковые насчет правов..."

– - Вот калечина-малечина!
– - прыснула Настя.

– - Молчи, Фекла!
– - закричал на нее Галкин.-- Не правда, что ли?

– - "...Женить бы их, леших, тогда дело пошло бы еще лучше..."

– - Это ни к чему,-- досадно сказал я, откладывая бумагу.-- Рылов, какой тебе год?

– - Семнадцатый... Мне еще на службу идти...-- пролепетал тот, зардевшись.

– - Молокосос, за спиной солдатчина, а лезешь жениться,-- не скрывая раздражения, поднялся я из-за стола.-- А той скоро девятнадцать,-- махнул я на девушку.-- Да еще и пойдет ли она за Рылова?.. Не в свое дело ты лезешь, солдат!.. Не хочу больше читать бумагу!..

Нахлобучив шапку, я шагнул к дверям. Все с удивлением глядели на меня, а я чувствовал, что все лицо мое горит, и не поднимал ни на кого глаз.

– - Постой, чего ты взъелся?
– - схватил меня за полу маньчжурец.

– - Ничего, какое тебе дело?
– - сердито огрызнулся я.-- Сказал, не буду -- и не буду... Мое слово -- олово!..

– - Ну, что за дурень!
– - всплеснул он руками.-- Даже пошутить нельзя, ей-богу, правда!

– - А ты над собой позубоскаль!
– - вдруг резко ответила за меня молчавшая доселе Настя.-- Выискался, хват!..

– - Ну, подняли канитель, вз-зы! вз-зы!..

– - На, Вань, замарай, что он там наляпал,-- обратилась она ко мне, подавая карандаш.-- Рылов-то твой еще лапти плесть не умеет... жениха нашел облупленного...

– - Да я же ничего! Я и жениться-то пока не думал!
– - взмолился Рылов.-- Какая женитьба -- мне в солдаты идти!.. Чего вы ко мне привязались? Ну-ка я сам замажу!

Смущенный, с выступившими слезами, он взял из моих рук карандаш и стал тщательно зачеркивать ненужное.