Повесть о днях моей жизни
Шрифт:
С жаром обсуждались незначительные мелочи, все подробности новой жизни. Разошлись по домам, когда уже стемнело.
На душе было радостно, и сердце пело по-весеннему.
IX
В субботу на базаре, через несколько дней после собрания, ко мне подошел Илья Микитич.
– - Когда, дружок, покатим?
– - Хоть завтра,-- ответил я.
Илья Микитич пришел рано утром на крещенье. Я сбегал за Галкиным, уговорил мать пойти ради годового праздника в церковь, отец копался на дворе: мы стали втроем
– - К таким нечестивцам идти -- что в воду,-- закончил Лопатин свой рассказ.
– - Пускай они исчахнут!
А Галкин божился, что есть другие люди, не фальшивые, те, что гибнут за черный народ бескорыстно.
– - Робятушки, слышите! Да погоди же, ну вас к чертовой матери! Дайте слево сказать!
– - Он сучил руками, дожидаясь очереди; дождавшись, умильно склонил набок голову, ласково улыбнулся, дивясь нашей бестолковости.-- Чудаки-рыбаки! Разве я написал бы в бумаге, что надо искать их? Да повезите меня в Харбин: сейчас десяток откопаю -- и из солдат и из докторов!.. Эх, мать, Прасковья лупоглазая! Я все законы читал, книжки, обидно даже, что не верите!..
Прохор нахмурил брови, одно плечо приподнял, ссутулился.
– - У меня в ту пору муть была большая в голове, мало соображал -- что к чему, а то бы дело у нас веселее шло. Они насчет войны все больше: зачем и в каких видах, а про землю -- это, говорят, потом... Потом да потом, по губам долотом!.. Фершелочек один...-- Галкин весь расплылся.-- Умнеющий мальчонка! Таких, бат, как мы, теперь везде много, в каждом городе... И у нас должны быть, искать надо.
Когда стали перебирать купцов и мещан уездного города, которых знали наперечет, выяснилось одно беспутство и плесень -- хуже, чем в деревне.
– - Придется ехать в губернию,-- сказал Илья Микитич.
– - Ежжайте, робятушки, ежжайте,-- напутствовал маньчжурец.-- Ищите -- люди есть!
Чтобы меньше было в деревне разговоров, мы на станцию пошли пешком.
– - Говори: идем в земство,-- учил Лопатин,-- ты за прививками, а я -- насчет пчелы.
В город приехали вечером. Шум, гам, свистки, сотни суетящихся людей закружили голову: стоим на платформе, вылупив глаза, и спрашиваем друг друга: куда теперь?
– - Проваливай, не разевай рот!
– - кричит жандарм.-- Расставились, Ахремки!.,
– - Видишь азията?
– - шепчет мне Илья Никитич.-- Вон он, вынырнул! Пойдем от греха к сторонке.
Глаза у Лопатина блестят, он суетлив; говоря мне что-нибудь, наклоняется к самому уху и кричит.
– - Землячок, где тут хорошие люди живут?
– - хватает он за руку первого попавшегося артельщика.
Тот осмотрел нас с ног до головы, оправил белый фартук, засмеялся.
– -
– - Да как тебе сказать, не ошибиться, милый,-- лебезит перед ним Илья Микитич,-- случаев у нас хоть отбавляй!.. Насчет земли, правов... Почти, можно сказать, от общества, а толков не знаем.
– - Тогда к адвокату: это по его части,-- сказал артельщик.-- Вот этой улицей. Присяжный поверенный Горшков...
Уже огни зажгли в фонарях, когда нам указали квартиру. Разряженная горничная отворила тяжелые двери; мельком взглянув на нас, презрительно бросила:
– - Не принимаем. Приходите завтра утром.
– - Вот погляди на шмарвозину,-- обиделся Илья Микитич,-- Отец в деревне лаптем щи хлебает, а она уж вон как -- через верхнюю губу плюет!
Переночевав на постоялом, с шести часов утра мы дежурили у квартиры. Часов в одиннадцать, наконец, впустили.
Лопатин подробно рассказал адвокату дело, передал список людей, состоящих в группе, сказал, что дело мы затеяли не с жиру, а потому, что дохнуть нечем, попросил у него бумаги, предупредив что фальшивые -- те, что пишутся господскими детьми,-- нам не нужны: от них вред, паутина, и его господь накажет за обман.
Краснощекий, средних лет, хорошо выбритый, в свежей глаженной рубашке, адвокат сначала слушал нас серьезно, поджав губы, время от времени вставляя:
– - Ну, дальше!.. Ну, дальше!..
Потом глаза его подернулись пленкой, заиграли, запрыгали, адвокат стал тужиться, багроветь, еще один момент, и он расхохотался нам в лицо -- весело, звонко, с раскатцем, как молодой жеребенок. Смеялся долго, с кашлем, теребил русую бороду, сквозь слезы смотрел на нас прищуренными глазами, пил воду из графина со стеклянной пробкой.
Отдышавшись, устало вымолвил:
– - Поезжайте домой... Сейчас же!..
Провожая из комнаты, опять прыскал:
– - Надумают же! Ну и потешные!.. Ведь за это -- тюрьма!..
– - Кому потеха, а кому слезы,-- ответил Лопатин.-- А тюрьмой нас не пугайте.
– - Видно, не тот?
– - обратился он ко мне на улице,-- Чего он смеялся, глупый человек?
Подошли к разносчику-мальчугану.
– - Есть, паренек, какие-нибудь адвокаты в вашем городе?
– - Ого, этих чертей сколько угодно!
– - он назвал нам двух, указав квартиры.
Но толку и там не добились. Один -- с обрюзглым, усталым лицом -- перебил нас в самом начале, заявив, что такими делами не занимается.
– - Почему же, ведь это дело божье?
– - промолвил Илья Микитич.
Адвокат "пожалуйста" просил не отнимать у него времени.
– - Проводи их,-- сказал он горничной.-- Надо смотреть, кого пускаешь.
Девушка сказала:
– - Выходите. Через разных вас щуняют, черт вас носит, бестолковых!
Второй -- длиннолицый, с кадыком -- выслушал нас внимательно.
– - Гм... Д-да... Знамение времени... Встает несчастная Русь... копошится... Знамение времени...