Повесть о доме Тайра
Шрифт:
Потом все проводили Мэйуна в келью Мекобо, в одну из долин на южном склоне горы. И все же многие сомневались — удастся ли даже такому праведному монаху, живому Будде во плоти, избежать горькой участи? Ибо никому, даже самому святому человеку, не дано уберечься от внезапной напасти.
В древности в великом Танском государстве жил праведник И Син, духовный наставник императора Сюаньцзуна; молва оклеветала его, обвинив в любовной связи с Ян-гуйфэй, возлюбленной императора. Ибо и в древности, и в наши времена, в великой ли стране, в малой, люди нередко склонны распускать слухи, лишенные всякого основания.
По этому подозрению И Сина сослали в страну Кухара [151] . Три дороги ведут туда: дорога Круглого Пруда — для императоров, дорога Мрачной
151
Страна Кухара — древнее, заимствованное из Китая, общее название земель на территории Центральной и Малой Азии.
152
Девять светил — Солнце, Луна, Марс, Меркурий, Юпитер, Венера и две воображаемые звезды Раго и Кэйто (санскр. Раху и Кэту), которые якобы иногда заслоняют (в древнеиндийских легендах — заглатывают) Луну и Солнце, из-за чего происходят солнечные и лунные затмения. По этим звездам гадали в Древней Индии. В Японии жрецы Инь-Ян тоже гадали по этим звездам.
153
Мандала (букв.: сущность) — символическая картина, призванная графически изобразить космическую природу будд, бодхисатв и других божественных существ. Священная картина мандала, непременный атрибут буддийского храма, считается символом Вселенной (мироздания) и призвана способствовать сосредоточению духа во время медитации.
3. Казнь Сайко
Услышав, что монахи Святой горы силой отбили прежнего настоятеля, государь-инок разгневался еще пуще. А Сайко все нашептывал: «Монахи горы не в первый раз осмеливаются подавать дерзостные прошения, но ныне их ослушание превзошло все, что бывало в прошлом! Проучите же их хорошенько!» Так говорил он, ничуть не предполагая, что его самого в скором времени ждет погибель, и нисколько не заботясь о святости горы Хиэй и великого божества, ее покровителя. Его речи еще сильнее распалили гнев Го-Сиракавы. Недаром говорится: «Наветы вассала рождают усобицу в государстве!» И в самом деле, это истинно так! И еще сказано:
Зеленела листва, распускались цветы орхидеи [154] Вихрь осенний дохнул, ни цветов, ни листвы не жалея; Расцветает страна, светом мудрости царской согрета, Но сиянье лучей омрачают вассалов наветы…Тогда государь-инок созвал приближенных во главе с дайнагоном Наритикой и стал держать совет, как поступить. Пошли слухи, что он вознамерился послать против монахов воинские отряды. И еще говорили, будто некоторые монахи, проведавшие об этом, тайно склоняются на сторону государя, толкуя между собой: «Мы родились и выросли на земле государя, мы все его подданные, можно ли противиться монаршей воле?» Услышав о таком двоедушии, настоятель Мэйун, укрывшийся
154
Зеленела листва, распускались цветы орхидеи… — Отрывок из китайского сочинения «О политике в годы под девизом Чжэнь-Гуань» (627–649), глава «Предостережения»; тот же текст имеется в китайском сочинении «Образец для государя» (яп. «Тэйхан»), приписываемом танскому императору Тайцзуну и будто бы предназначенном в назидание наследнику престола.
Эти волнения в монастыре заставили дайнагона Наритику на время отложить свои сокровенные замыслы. Меж тем, хотя тайные совещания и приготовления по-прежнему продолжались, Юкицуна, на которого Наритика возлагал столь большие надежды, поразмыслив, решил, что напрасно он пристал к заговорщикам, ибо войско их недостаточно сильно, чтобы сокрушить могущество дома Тайра.
Из ткани, подаренной дайнагоном Наритикой на колчаны для луков, он велел скроить плащи и накидки, раздал их своим вассалам и домочадцам, а сам погрузился в глубокое раздумье.
«Нет, если присмотреться получше, как процветает дом Тайра, ясно видишь, что в скором времени их не одолеешь… Напрасно я ввязался в эту безрассудную затею. Коли заговор откроется, меня первого ждет погибель! Пока другие не донесли, надо переметнуться на сторону Тайра и спасти свою голову!» — решил он.
И вот в двадцать девятый день пятой луны того же года Юкицуна с наступлением сумерек украдкой пробрался в усадьбу Тайра на Восьмой Западной дороге столицы и попросил стражу передать Правителю-иноку: «Явился Юкицуна, ибо есть нечто, о чем он хочет ему поведать!»
— Бывало, и глаз не кажет, а тут вдруг пожаловал!.. Поди и спроси, в чем дело. — Приказал Правитель-инок вассалу своему Морикуни.
Но Юкицуна ответил, что его вести — не для посторонних ушей, и тогда князь Киёмори сам соизволил выйти к нему на галерею, ведущую к главным воротам.
— Ночь на дворе… Что означает столь поздний ваш приход? Что случилось? — спросил он.
— Днем слишком много любопытных, оттого я и пришел под покровом ночи, — ответствовал Юкицуна. — В последнее время во дворце государя-инока готовят оружие, собирают воинов-самураев… Что вы думаете об этом?
— Слыхал я, будто он собрался идти войной на монахов горы, — небрежно промолвил князь Киёмори. Юкицуна, не вставая с колен, пододвинулся ближе и, понизив голос, сказал:
— Нет, не для этого собирают там войско!.. Боюсь, что все это направлено только против вашего глубокопочитаемого семейства!..
— И государю о том известно?
— Именно так! Оттого-то и собирает воинов дайнагон Наритика, что получил на то высочайшее указание. Вот и на днях они опять собирались… Сюнкан предложил то-то, Ясуёри говорил так-то, Сайко отвечал то-то… — И он выболтал все разговоры заговорщиков, присочинив и прибавив многое против правды, и, сказав в заключение: «На этом позвольте мне удалиться!» — покинул усадьбу Тайра.
Князь Киёмори был потрясен и испуган; громовым голосом принялся он сзывать воинов-самураев. А Юкицуна вдруг испугался, как бы из-за своего необдуманного поступка не попасть и самому в соучастники: он высоко подвернул хакама и, хотя никто за ним не гнался, поспешно выбежал за ворота, словно поджигатель, пустивший огонь в широкое поле.
Правитель-инок призвал в первую очередь Садаёси и сказал:
— Столица кишмя кишит злоумышленниками! Дому Тайра грозит опасность! Спешно оповести моих родичей и собери всех воинов!
И Садаёси, вскочив на коня, объехал и созвал их. Тотчас же прискакали сыновья князя — военачальник Правой стражи Мунэмори, военачальник третьего ранга Томомори, офицер Левой стражи Сигэхира и другие члены семейства Тайра, все в боевых доспехах и шлемах, с луком и стрелами за плечами. Примчалось несметное множество самураев, тучами толпились они на подворье; за ночь в усадьбе на Восьмой Западной дороге собралось, наверное, не меньше семи тысяч всадников.
Был канун первого дня шестой луны. Еще не рассвело, когда Правитель-инок призвал начальника Сыскного ведомства Сукэнари из рода Абэ и приказал: