Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3
Шрифт:
Несомненно, мысли госпожи прежде всего устремлялись к малолетней Первой принцессе.
Однажды, когда Удайсё был в доме на Шестой линии, Гэндзи, воспользовавшись случаем, решил выведать, что у него на душе.
– Я слышал, что срок скорби по миясудокоро уже кончился,– говорит он.– Да, думаешь – вчера-сегодня, а на самом деле проходят целых три года [103] … Увы, мир слишком печален… Стоит ли цепляться за жизнь, если она подобна росе, упавшей вечером на травы? Я давно уже собираюсь принять постриг, но, увы… Вот и живу, словно не ведая печалей…
103
...а на самом деле проходят целых
– Так, даже людям, которым, казалось бы, нечем дорожить в этой жизни, бывает трудно отречься от мира,– отвечает Удайсё.– Можете ли вы вообразить, что я почувствовал, узнав, что подготовкой поминальных служб занимается один правитель Ямато? Увы, отсутствие у женщин надежного покровителя ощущается не столько при жизни, сколько после смерти.
– Наверное, и Государь-монах изволил прислать соболезнования?– спрашивает Гэндзи.– Как тяжело должно быть теперь Второй принцессе! В последние годы мне чаще обычного приходилось слышать о покойной миясудокоро, похоже, что это была весьма достойная особа. Весь мир оплакивает ее. К сожалению, люди, которым следовало бы жить, часто уходят раньше других. Для Государя-монаха ее кончина, несомненно, была тяжелым ударом. К тому же Вторую принцессу он всегда любил почти так же, как Третью. Она, должно быть, весьма миловидна…
– Мне трудно об этом судить,– отвечает Удайсё.– Ее мать истинно обладала многочисленными достоинствами. Не могу сказать, что мы были коротко знакомы, но мне случалось иногда беседовать с ней, и я имел возможность оценить ее прекрасные душевные качества.
Таким образом, ему удалось довольно ловко уйти от разговора о принцессе. «Нелепо предостерегать человека, который и сам все понимает,—подумал Гэндзи.– Стоит ли докучать ему советами, которыми он и не подумает воспользоваться?» И он не стал ничего говорить.
Удайсё принимал большое участие в подготовке поминальных служб. Разумеется, слухи об этом сразу же распространились по миру и достигли ушей Вышедшего в отставку министра. Он был поражен и, как это ни печально, во всем обвинил принцессу!
Сыновья министра, связанные с покойной миясудокоро давними узами, тоже присутствовали на молебнах, а сам министр прислал роскошные дары для монахов. Люди соперничали друг с другом в проявлении щедрости, и поминальные дни были отмечены таким великолепием, что казалось, будто скончался кто-то из самых влиятельных сановников.
Принцесса решила навсегда остаться в Оно, но кто-то сообщил о том Государю-монаху, и он воспротивился.
– Вы ни в коем случае не должны этого делать,– заявил он.– То, что позволительно простой женщине, не подобает дочери Государя. Она не вправе произвольно располагать своей участью, связывая себя с тем или иным человеком. Однако женщине, не имеющей надежного покровителя, не следует отворачиваться от мира, ибо это может иметь обратные последствия. Вы и оглянуться не успеете, как впадете в заблуждение, ваше имя подхватит молва, и в конце концов вы окажетесь опозоренной в глазах всего света, погубите свое благополучие в этом мире и воздвигнете непреодолимые преграды на своем будущем пути. Вскоре после моего отречения от мира в монашеское платье облачилась ваша младшая сестра. У людей может создаться впечатление, что род наш угасает. Я понимаю, что все это не должно волновать человека, разорвавшего связи с миром, но мне больно смотреть, как мои дети оспаривают друг у друга право первому пойти по этой стезе. О нет, тот, кто спешит отвернуться от мира потому лишь, что жизнь стала ему тягостна и ненавистна, редко обретает душевный покой, скорее наоборот. Прошу вас, не торопитесь, обдумайте все как следует и тогда…
Судя по всему, Государь слышал, о чем судачили люди, и тревожился, понимая, что они не преминут приписать уныние принцессы и ее стремление к уединению обманутым надеждам. Вместе с тем ему казалось, что открытое признание ее связи с Удайсё не исправит положения. В самом деле, когда особа столь высокого
Удайсё тоже одолевали сомнения. До сих пор все его старания убедить принцессу были тщетны. Мог ли он надеяться, что ему удастся сломить ее сопротивление? Не лучше ли предать их союз огласке, заявив, что он был заключен с ведома миясудокоро? Пожалуй, ничего другого ему не оставалось. Разумеется, это бросало тень на память покойной, но иначе трудно было ввести людей в заблуждение относительно того, когда и как возникла эта связь. Нелепо же начинать все сначала, домогаться ее любви, проливать слезы… Итак, назначив день переезда принцессы в дом на Первой линии, Удайсё призвал к себе правителя Ямато и, отдав необходимые распоряжения, сам занялся приведением в порядок дома, который после смерти Гон-дайнагона совсем обветшал и зарос бурьяном. Усилиями Удайсё усадьбе было возвращено прежнее великолепие. Особое внимание он уделил внутреннему убранству покоев, не забыв ни о стенных занавесях, ни о ширмах, ни о сиденьях. Предполагалось, что все это будет подготовлено в доме правителя Ямато.
В назначенный день Удайсё, приехав в дом на Первой линии, выслал за принцессой кареты и свиту.
Принцесса отказывалась ехать, но дамы настаивали. Их поддержал правитель Ямато.
– Я не могу согласиться с вами,– сказал он.– До сих пор, видя, в каком бедственном состоянии вы оказались, я старался делать для вас все, что в моих силах. Но дела вынуждают меня уехать в провинцию. Я очень беспокоюсь за вас, не имея никого, кто мог бы взять на себя уход за вашим домом, и безмерно признателен господину Удайсё за любезное внимание ко всем вашим нуждам. Я хорошо понимаю, что такое положение несовместимо с вашим высоким званием, но ведь дочерям государей иногда приходится мириться с гораздо худшими обстоятельствами, и тому есть немало примеров в прошлом. Нелепо думать, что о вас будут злословить больше, чем о других. Женщина не может сама о себе заботиться, какого бы твердого и решительного нрава она ни была. Вы проявите куда больше благоразумия и мудрости, ежели примете помощь от человека, готового окружить вас почтительнейшими заботами. Боюсь, что никто из вас,– сказал он, относясь к Сакон и Косёсё,– не говорил о том госпоже. Хотя с вас-то, наверное, все и началось.
Дамы, все как одна, настаивали на переезде, и принцесса принуждена была уступить. Почти лишившись чувств, она позволила переодеть себя в новое, яркое платье и расчесать себе волосы, с которыми так упорно стремилась расстаться. Они немного поредели, но длиной по-прежнему были в шесть сяку и показались дамам очень красивыми. Но сама принцесса была иного мнения. «Как я подурнела!– думала она.– Могу ли я показаться кому-то сейчас? Что за несчастная у меня судьба!» Тут силы окончательно изменили ей, и она опустилась на ложе.
– Мы опаздываем!– заволновались дамы.– Уже совсем стемнело. Моросил унылый дождь, в деревьях тревожно шумел ветер. Все располагало к печали.
«Почему не даноМне было исчезнуть с тем дымом?Не пришлось бы теперьСклоняться к тому, о комНе помышляла прежде…»Втайне она по-прежнему подумывала о постриге, но прислужницы не спускали с нее глаз, предусмотрительно спрятав все, что хоть сколько-нибудь напоминало ножницы. «Зря они так волнуются,– думала принцесса.– Мне совершенно все равно, что станется со мной, но я не настолько глупа, чтобы тайком менять обличье. Мне вовсе не хочется прослыть своенравной».
И она не стала осуществлять давнишнего своего желания. Дамы поспешно готовились к переезду. Очень многое – гребни и шпильки, шкатулки, китайские ларцы, мешочки с какими-то безделицами – отправили в столицу заранее. Оставаться одной в опустевшем доме было невозможно, и принцесса, обливаясь слезами, села в карету. Место рядом с ней осталось незанятым, и она вспомнила, как ехала сюда вместе с матерью, как та, превозмогая боль, сама причесала ее и помогла выйти из кареты. Неизъяснимая тоска сжала сердце, и свет померк перед глазами. Меч-талисман и ларец с сутрами всегда были при ней…