Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3
Шрифт:
Принцесса заказала для сутр черный ларец, но он еще не был готов. Пришлось уложить свитки в инкрустированный перламутром ларец, ранее принадлежавший миясудокоро. Сначала он предназначался в дар кому-то из монахов, но потом принцесса решила оставить его себе на память. Теперь ей казалось, что она – рыбак Урасима… [104]
104
...теперь
Дом на Первой линии трудно было узнать. Повсюду царило радостное оживление, по саду сновали нарядно одетые люди. Когда карету подвели к галерее, у принцессы возникло неприятное ощущение, будто ее привезли в какое-то совершенно чужое ей место, и она долго отказывалась выходить. Дамы растерялись: «Ну можно ли? Как неразумно!»
Удайсё приготовил для себя южные покои Восточного флигеля, и вид у него был такой, словно он обосновался здесь надолго.
А в доме на Третьей линии дамы не могли прийти в себя от изумления:
– Кто бы мог подумать?
– Когда же это произошло?
Увы, даже самый благоразумный человек, не обнаруживающий склонности к легкомысленным утехам, может вдруг оказаться способным на действия, казалось бы противные здравому смыслу. Дамам ничего не оставалось, как заключить, что их господин все это время держал союз с принцессой в тайне. Разумеется, никто и вообразить не мог, что сама принцесса еще не дала своего согласия. Да, уж если кто и был достоин жалости, так это принцесса.
Поскольку срок скорби еще не кончился, об обычных обрядах не могло быть и речи. Такое начало не предвещало ничего хорошего. Однако, когда с вечерним угощением было покончено и в доме стало тихо, Удайсё прошел в покои принцессы и принялся упрашивать Косёсё впустить его.
– Если вы в самом деле имеете определенные намерения, подождите еще дня два, три,– ответила Косёсё.– Возвращение домой не принесло госпоже облегчения, скорее напротив. Она лежит не двигаясь, словно жизнь уже покинула ее. Наши увещевания ей явно неприятны, а нам ни в коем случае не хотелось бы навлекать на себя ее гнев. Вы и представить себе не можете, в каком я затруднении.
– Невероятно! Неужели она не понимает…
Снова и снова Удайсё пытался объяснить, что, если удастся осуществить его замысел, они сумеют избежать пересудов.
– О нет, прошу вас!– взывала Косёсё, молитвенно сложив руки.– Меня настолько беспокоит состояние госпожи, что я не в силах думать о другом. Боюсь, как бы и с ней не случилось непоправимого. Умоляю вас, воздержитесь от необдуманных действий.
– Право, со мной никогда еще не случалось ничего подобного,– отвечал раздосадованный Удайсё.– Ваша госпожа относится ко мне с такой неприязнью, будто в мире нет человека хуже меня. Неужели никто не может нас рассудить?
Косёсё стало его жаль.
– Как видно, у вас действительно опыта маловато, раз с вами никогда не случалось ничего подобного,– улыбнулась она.– Не убеждена, что судьи, коль скоро мы их найдем, решат дело в вашу пользу…
Косёсё держалась весьма уверенно, но могла ли она помешать ему? Не обращая на нее никакого внимания, Удайсё прошел за занавеси и устремился туда, где, по его мнению, находилась принцесса. Нетрудно себе представить ее ужас! Возмущенная его настойчивостью, чувствуя себя оскорбленной, обманутой, принцесса решилась пренебречь мнением дам – пусть думают что хотят!– и, устроив себе место в маленькой кладовой, заперлась там. Увы, надолго ли? Хуже всего, что и дамы, словно лишившись рассудка…
Удайсё тоже чувствовал себя обиженным, но, рассудив, что в конце концов все равно добьется своего, решил набраться терпения и устроился неподалеку, словно
– Приоткройте же дверь хоть чуть-чуть…– молил Удайсё, но принцесса не отзывалась.
– Как не сетовать мнеНа судьбу? Тоска бесконечна.Длится зимняя ночь,Предо мною застава, и запертыКаменные ворота…105
...словно горный фазан... – Существовало мнение, что у фазанов самцы и самки спят раздельно.
О, как вы жестоки!– И он вышел, роняя слезы. Приехав на Шестую линию, Удайсё прилег отдохнуть.
– В доме Вышедшего в отставку министра поговаривают о том, что вы перевезли Вторую принцессу в столицу,– сказала ему обитательница Восточных покоев.– Что бы это могло значить?
Она сидела за занавесями, но ему были видны смутные очертания ее фигуры.
– О да, именно о таких предметах люди говорят охотнее всего!– улыбаясь, отвечал Удайсё.– Дело в том, что покойная миясудокоро, в свое время решительно отвергавшая мои искательства, перед смертью сама пожелала, чтобы я заботился о принцессе. То ли у нее не было больше сил сопротивляться, то ли она слишком беспокоилась, не имея рядом человека, которому могла бы вверить судьбу единственной дочери. Так или иначе, она обратилась ко мне, и я согласился, тем более что и сам об этом подумывал. А люди, как видно, поспешили истолковать мое поведение в дурную сторону. Они ведь готовы злословить по любому поводу… Сама принцесса полна решимости отказаться от мира и стать монахиней, и я не уверен, удастся ли мне удержать ее от этого шага. Боюсь, однако, что сплетен нам не избежать. Разумеется, если она решится принять постриг, это снимет с нас все подозрения… Во всяком случае, мне не хотелось бы нарушать обещания, данного ее покойной матери. Потому-то я и принимаю в принцессе такое участие. Надеюсь, что вы при случае объясните это отцу. Иначе он может посчитать, что мне просто изменила обычная сдержанность. И все же поразительно, сколь мало значат в этой области человеческих отношений советы других людей и собственные желания…
– Вот, оказывается, в чем дело… А я-то думала, что все это лишь досужие толки. Безусловно, ничего необыкновенного в этом нет, но мне жаль нашу милую госпожу с Третьей линии. До сих пор она не знала волнений подобного рода…
– Не слишком ли вы снисходительны к этой «милой» госпоже? Порою она ведет себя как злобный демон. Но почему вы думаете, что теперь я начну от нее отдаляться? Простите мне мою дерзость, но разве ваша собственная жизнь не убеждает вас в существовании иных возможностей? Я уверен, что в конечном счете преимущество всегда остается за женщинами кроткими и мягкосердечными. Особа властная, злонравная может подчинить себе мужа лишь ненадолго. До поры до времени он будет терпеть ее выходки, но когда-нибудь обязательно возмутится. Они начнут ссориться, и каждая новая ссора будет отдалять их друг от друга. Я знаю, сколь велики добродетели госпожи Весенних покоев. Такие, как она, редко встречаются в мире. Но я не могу не отдать должного и вашей доброте, которой цену знаю теперь вполне.
– Боюсь, что ваши неумеренные похвалы,– улыбнулась женщина,– делают более заметными мои недостатки. Но вот что забавно: господин наш, забывая о том, что всем хорошо известны его собственные слабости, всегда принимает близко к сердцу даже самые незначительные ваши увлечения и почитает своим долгом поучать вас или же в ваше отсутствие обсуждать ваше поведение с другими. Воистину человек проницательный не проницает лишь самого себя…
– Да, отец любит предостерегать от опасностей, грозящих человеку на этой стезе,– согласился Удайсё.– Хотя, как мне кажется, я и без его мудрых наставлений веду себя осторожно.