Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3

Сикибу Мурасаки

Скоро год сменился новым, и решено было провести Песенное шествие. В те времена при дворе служило много одаренных молодых людей, но для участия в шествии выбрали лучших из лучших. Дзидзю Четвертого ранга выпала честь исполнять обязанности главы правых певчих. Куродо-но сёсё был включен в число музыкантов.

На Четырнадцатый день, когда на безоблачном небе сияла яркая луна, процессия, выйдя из императорского Дворца, направилась к дворцу Рэйдзэй.

Нёго и Миясудокоро заранее перешли в покои Государя.

В назначенный час в сопровождении

высших сановников и принцев крови появился государь Рэйдзэй. Нетрудно было заметить, что самые блестящие юноши из его свиты принадлежали либо к семейству Правого министра, либо к семейству министра, вышедшего в отставку.

Готовясь предстать перед взором государя Рэйдзэй, участники процессии волновались едва ли не более, чем когда показывали свое искусство во Дворце, а уж о Куродо-но сёсё и говорить нечего – сердце его билось несказанно при мысли, что и она может увидеть его…

Головные украшения, одинаковые для всех участников, были довольно невзрачны, зато сразу становилось ясно, кто из юношей обладает тонким вкусом, а кто, увы, лишен оного. Стройные фигуры танцоров, звонкие голоса певцов пленяли зрение и слух.

Когда, напевая «Бамбуковую реку» и притоптывая в такт, Куродо-но сёсё приблизился к главной лестнице, ему вспомнились внезапно тот давний тихий вечер, негромкие звуки музыки… Невольные слезы подступили к глазам, и он едва не сбился с такта.

Когда участники шествия перешли на половину Государыни-супруги, государь Рэйдзэй изволил последовать за ними.

Ночью луна светила так ярко, что было светлее, чем днем. Куродо-но сёсё думал лишь о том, какое производит впечатление, и, быть может, поэтому ноги не слушались его и двигался он крайне неуверенно.

Кроме того, у него возникло весьма огорчившее его подозрение, что чашу с вином ему предлагают гораздо чаще, чем другим.

Всю ночь процессия двигалась от одного дома к другому, и юноши совсем выбились из сил. Но не успел Дзидзю прилечь, как его позвали к Государю.

– Видно, отдохнуть не удастся, – посетовал он, собираясь. Государь Рэйдзэй попросил его рассказать, как проходило празднество во Дворце.

– Мне помнится, что главой певчих всегда назначали человека немолодого, умудренного опытом, – сказал он, любуясь юношей. – Знаменательно, что в нынешнем году выбор пал на вас.

Напевая «Тысяча весен», Государь перешел во внутренние покои, и Дзидзю последовал за ним.

Сегодня здесь собрались многие близкие Миясудокоро, желавшие полюбоваться процессией, поэтому повсюду царило праздничное оживление, а убранство отличалось большей, чем обыкновенно, изысканностью. Услыхав знакомые голоса, юноша задержался у двери на галерею и некоторое время стоял там, переговариваясь с дамами.

– Как светло было ночью, не правда ли? – говорил он. – Даже слишком светло. Куродо-но сёсё совсем оробел, но вряд ли потому, что его ослепил свет, исходящий от лунной кассии. Рядом с Заоблачной обителью он вел себя по-другому…

Слушая его, многие дамы жалели Куродо-но сёсё. Другие

восхваляли достоинства Дзидзю.

– Обычно говорят: «Быть темной напрасно ты тщишься» (284), – сказала одна из них. – Несомненно одно: господин Дзидзю и при лунном свете прекраснее всех.

Тут кто-то произнес за занавесом:

– Помнишь ли ночь,Когда наш слух услаждалаБамбуковая река?Впрочем, вряд ли журчанье ееДостойно воспоминаний…

Ничего особенного в этой песне не было, но Дзидзю с трудом сдержал слезы. Увы, до сих пор он и сам не понимал, сколь глубоко его чувство…

– Бамбуковая рекаС собой унесла безвозвратноНадежды мои.И я окончательно понял,Сколь безрадостен мир…

С восхищением глядели дамы на его печальное лицо. Да, ему просто невозможно было не сочувствовать, хотя вряд ли он когда-нибудь страдал так, как Куродо-но сёсё.

– Я злоупотребляю вашим вниманием, – сказал он, собираясь откланяться, но тут Государь позвал его к себе, и ему ничего не оставалось, как повиноваться.

– Правый министр рассказывал мне, что ваш отец имел обыкновение на следующий день после Песенного шествия собирать гостей в женских покоях своего дома и услаждать их слух музыкой, – изволил сказать Государь. – Этот прекрасный обычай, к сожалению, утрачен. Ах, какие необыкновенные по дарованиям женщины жили в доме на Шестой линии! Их участие сообщало особенную утонченность любому празднеству.

И словно в память о прошлом Государь велел настроить музыкальные инструменты. Кото «со» он предложил Миясудокоро, а бива – Дзидзю. Сам же взял японское кото, и втроем заиграли они «Этот дворец».

Миясудокоро раньше играла на кото весьма посредственно, но, очевидно, уроки государя Рэйдзэй не пропали для нее даром. Струны звучали под ее пальцами уверенно и чисто, она прекрасно справлялась как с пьесами для пения, так и с обычными пьесами. Словом, Дзидзю она показалась совершенством, а поскольку многое говорило за то, что она и собой хороша…

Государь Рэйдзэй часто приглашал юношу к себе, и постепенно тот вошел в более короткие отношения с молодой госпожой. Разумеется, он никогда не забывал о приличиях и не позволял себе жаловаться на ее нечувствительность, но вместе с тем не упускал случая посетовать на судьбу, столь жестоко разрушившую его надежды. Какое чувство пробуждали слова его в сердце Миясудокоро? Увы, того я и сама не знаю.

В дни Четвертой луны Миясудокоро разрешилась от бремени младенцем женского пола. Не столь уж и знаменательное было это событие, но, видя, как рад Государь, многие, и прежде всего Правый министр, прислали богатые дары.