Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари)
Шрифт:
«Я же ей говорила,- негодовала супруга Дадзай-но дайни.- Разве кто-нибудь удостоит внимания особу, влачащую столь нелепое, жалкое существование? И будды и совершенномудрые охотнее поведут за собой человека, не обремененного грехами, а она, живя в полной нищете, по-прежнему смотрит на мир свысока и ведет себя так же надменно, как в те давние времена, когда были живы ее родители. Все это, право, печально».
«Вы должны наконец решиться,- написала она дочери принца.- Человек, сокрушенный печалью, ищет спасения в горной глуши (43). Я знаю, сколь презрительно относитесь Вы ко всему провинциальному, но обещаю, что Вам не придется жалеть о своем решении».
Читая это ловко составленное письмо, давно уже потерявшие всякую надежду дамы шептались, осуждая госпожу:
– Почему бы ей не послушаться? Что хорошего в ее нынешнем положении?
– На что она может рассчитывать, проявляя такое упрямство? Дзидзю
– Мне не хотелось бы расставаться с вами,- говорила она своей госпоже, убеждая ее согласиться на предложение тетки, но та по-прежнему жила надеждой и верой в того, кто скорее всего давно уже и думать забыл о ее существовании. «А вдруг когда-нибудь он вспомнит обо мне? Его клятвы были так трогательно-искренни… Видно, такова уж моя судьба - быть забытой. Но если ветер вдруг принесет к нему весть о моем бедственном положении, он непременно приедет сюда». Так думала она и, хотя жилище ее за эти годы еще более обветшало, упорно отказывалась расстаться даже с самыми незначительными предметами обстановки не желая ни в чем менять привычного образа жизни.
В последнее время она много плакала, терзая себя безрадостными думами, нос ее распух - словно красная ягода приросла к лицу… А уж если посмотреть сбоку… Право, не всякий способен вынести подобное зрелище. Но не буду касаться подробностей. Жаль ее, да и злословить не хочется.
С наступлением зимы дочери принца стало и вовсе не к чему прибегнуть, целыми днями она лишь печалилась и вздыхала. Между тем разнесся слух, что господин Гон-дайнагон намеревается провести Восьмичастные чтения в память ушедшего Государя. Для участия в этих чтениях были приглашены самые почтенные, достигшие великой мудрости и мастерства в творении обрядов монахи, среди них оказался и монах Дзэнси. На обратном пути он навестил сестру.
– Я пришел в столицу,- рассказывал он,- дабы принять участие в Восьмичастных чтениях, которые проводились в доме Гон-дайнагона. С роду не видывал ничего великолепнее! Наверное, только в Чистой земле бывает такая красота. Право же, там было все, что только можно отыскать прекрасного на свете. Сам же хозяин не иначе, как земное воплощение будды или бодхисаттвы. И для чего родился он в этом мире, загрязненном пятью сквернами [4] ?
И монах, не задерживаясь, продолжил свой путь. Ну где еще найдешь столь молчаливых брата и сестру? Они редко беседовали даже о самых незначительных делах этого мира.
4
Пять скверн.– По буддийским представлениям, мир загрязнен пятью сквернами (годзёку, санскр. панкха-касайя): 1) скверна кальпы (кальпа-касайя), т.е. загрязненность времени всяческими стихийными и прочими бедствиями, влекущими за собой уменьшение сроков человеческой жизни (голод, болезни, смерти); 2) скверна восприятия (дрости-касайя)– загрязненность восприятия, неизбежная по мере удаления от того времени, когда в мире жил будда Шакья-Муни, влекущая за собой невозможность воспринимать явления окружающего мира в их истинном значении и виде; 3) скверна страданий (клеса-касайя)– загрязненность человеческих чувств страданиями; 4) скверна существования в человеческом обличье (саттва-касайя)– изначальная склонность человека к дурным поступкам и помышлениям; 5) скверна человеческой жизни (айус-касайя)– постепенное уменьшение сроков человеческой жизни
«Что за жестокий Будда,- обиженно подумала дочь принца, взволнованная рассказом брата.- Ужели мое бедственное положение не способно возбудить жалость в его сердце?»
Постепенно она стала склоняться к мысли, что надеяться больше не на что.
Как раз в это время ее неожиданно навестила супруга Дадзай-но дайни. Они никогда не были близки, но, движимая желанием завлечь племянницу в провинцию, эта властолюбивая особа, приготовив богатые дары, приехала без всякого предупреждения в роскошно убранной карете. В лице ее, в каждом движении проглядывало безграничное самодовольство. Когда она подъехала к дому принца Хитати, несказанно унылая картина представилась ее взору. Створки ворот - и правая и левая,- обветшав, упали, и телохранители затратили немало сил на то, чтобы их отворить. «А где же три тропки [5] ?
– искали они.-
5
А где же три тропки?– Намек на стихотворение китайского поэта Тао Юань-мина (365-427) «Домой»: «…Три тропки в саду сплошь в бурьяне, но сосна с хризантемой еще живы…» (пер. В. М. Алексеева.
– Китайская классическая проза. М., 1958). Предание говорит о том, что отшельник Цзян Сюй, живший в I в. до н. э., расчистил в своем саду три тропинки для приходивших к нему друзей и посадил у каждой сосну, хризантему и бамбук
В конце концов карету подвели к южной части дома, где решетки оказались поднятыми, и, как ни уязвлена была дочь принца бесцеремонностью гостьи, ей пришлось, укрывшись за удивительно грязным занавесом, выслать вперед Дзидзю.
Дзидзю за эти годы тоже осунулась и утратила прежнюю свежесть, но и теперь она была весьма миловидна и изящна, поэтому при взгляде на нее у многих возникало не совсем, быть может, уместное желание поменять их с госпожой местами.
– Я должна отправиться в путь, как ни тяжело мне оставлять вас в этом бедном жилище. Я приехала за Дзидзю. Вы никогда не удостаивали меня своей приязни и старательно избегали моего общества, но я прошу вас отпустить хотя бы Дзидзю. Ах, бедняжка, как вы можете жить здесь?
– сказала супруга Дадзай-но дайни.
В другое время она не преминула бы заплакать, однако на сей раз ее мысли были заняты предстоящим отъездом: радостное волнение, владевшее душой, не оставляло места для печали.
– Ваш отец всегда презирал меня за то, что я якобы запятнала честь семьи,- говорила она,- и, пока он был жив, мы почти не сообщались. Но неужели вы думаете, что все эти годы я не испытывала к вам родственных чувств? Просто я не осмеливалась напоминать о себе столь знатной особе, а уж когда счастливая судьба связала вас с господином Дайсё, к вам и вовсе невозможно стало подступиться. Разумеется, все это отнюдь не способствовало нашему сближению. Но, как видите, мир полон превратностей, и иногда судьба оказывается благосклоннее к таким ничтожным особам, как я. Когда-то вы находились на недостижимой для меня высоте, но теперь ваше положение не может вызывать ничего, кроме жалости и сочувствия. Живя близко, я не особенно беспокоилась за вас, даже если некоторое время и не оказывала вам никаких услуг. Но теперь я уезжаю далеко, и меня тревожит ваша дальнейшая судьба.
– Я вам крайне признательна,- церемонно отвечала дочь принца,- но при моем столь необычном образе жизни стоит ли, право… Я бы предпочла умереть здесь, в родном доме.
– Образ жизни у вас и в самом деле необычен. Где это видано, чтобы молодая женщина похоронила себя заживо в столь отвратительном жилище! О, я не сомневаюсь, что, если господин Гон-дайнагон соблаговолит заняться этими развалинами, они очень быстро превратятся в сверкающий, драгоценный чертог. Но должна вам сказать, что в настоящее время, судя по всему, господин Гон-дайнагон все сердечные попечения свои сосредоточил на дочери принца Хёбукё. Он порвал связи со всеми домами, куда захаживал в былые дни, повинуясь прихоти своего непостоянного сердца. Тем более сомнительно, чтобы он почтил своим вниманием особу, которая влачит столь жалкое существование в этих диких зарослях. Разумеется, вы хранили ему верность и надеялись на него все эти долгие годы, но неужели вы воображаете, что этого достаточно?..- поучала племянницу супруга Дадзай-но дайни, и та, понимая, что в ее словах есть доля истины, совсем расстроилась и горько заплакала.
Тем не менее она упорно стояла на своем, и, почувствовав, что добиться ее согласия не удастся, супруга Дадзай-но дайни вынуждена была отступить.
– Что ж, отпустите хотя бы Дзидзю,- сказала она, спеша уехать, пока не стемнело, и Дзидзю, не в силах превозмочь волнения, залилась слезами.
– Раз она так настаивает, я поеду хотя бы для того, чтобы проводить ее. Нельзя не признать справедливости ее слов, но и ваше нежелание ехать мне тоже понятно. Право, мое положение более чем затруднительно,- тихонько сказала Дзидзю своей госпоже.
Нетрудно представить себе, как горько и обидно было дочери принца! В самом деле, могла ли она предугадать, что даже Дзидзю… Впрочем, удерживать ее она не стала, только все плакала и плакала не переставая.
На память о вместе проведенных годах следовало бы подарить Дзидзю одно из своих платьев, но все они оказались слишком изношенными других же вещей, приличествующих случаю, у дочери принца не нашлось, и в конце концов она решила подарить ей сделанную из собственных выпавших за последнее время волос прекрасную накладку длиной более девяти сяку. Накладку она положила в шкатулку, присовокупив к ней горшочек с тончайшими старинными благовониями.