Повесть о красном Дундиче
Шрифт:
— Я говорил, надо сниматься с якоря.
— Чем скорее, тем лучше, — поддержал его Дундич, не спускавший глаз с Ярцева. Но тот, кусая до крови губы, теперь думал лишь об одном, как скорее прекратить свои мучения. — Иван, — распорядился Дундич, — помоги отвести господина поручика в кубрик. Надеюсь, бинты, вата у вас есть? — повернулся к речнику.
— Разумеется. Тащи якорь! — крикнул капитан на баржу, когда моторист спустился в машинное отделение. Загремела тяжелая якорная цепь, наматываясь на барабан лебедки.
— Сколько их там? — кивнул Дундич на баржу.
— Около трехсот. У меня приказ: в случае чего
— Передайте их мне. Я подпишу бумагу.
Капитан катера озабоченно глянул на Дундича, потом на поручика. Для него главное сейчас было увести судно из-под обстрела, который мог начаться в любую минуту. Он готов был отдать команду обрубить канат. И черт с ней, с баржой и тремястами арестантами. Он осуществил бы свой замысел, если бы не конвоиры. Перевозить их на катер ему не хотелось по двум причинам. Первая — терять драгоценное время, вторая — подвергать судно перегрузке.
— Решайте, господа, — обратился он к офицерам. — Времени в обрез.
Дундич давно уже решил увести баржу в Балыклей. Он это сделает любой ценой. Пристрелить нагловатого поручика внутренних войск не составляет особого труда. Но этот вариант он оставит на крайний случай, если тот не подчинится ему, старшему по званию. Будет совсем неплохо, если он доставит в штаб Буденного двух белых офицеров. Правда, на Ярцева мало надежды. Но этот ретивый стригунок пригодится — ведь он только что из Царицына. Вот почему Дундич набрался терпения и ждал, что ответит поручик. Офицер, удовлетворенный тем, что капитан не дает команду на отправку судна, а прибывший на катер начальник тюрьмы, хотя и старший по званию, терпеливо ждет его окончательного мнения, смягчился.
— Что вы предлагаете? — обратился он к Дундичу.
— Гнать на Балыклей.
— А вдруг и там красные…
— Откуда, с неба?
— А здесь откуда? — с порядочной долей иронии поинтересовался начальник конвоя.
— Прорвались из Ерзовки, — не моргнул глазом Дундич, давая понять, что красные появились со стороны Царицына, а не Камышина.
— Господа, — нетерпеливо показал на часы водник, — время…
— Хорошо, — согласился с Дундичем поручик. — Под вашу личную ответственность. Пошел! — отдал он приказ капитану и направился в кубрик.
Дундич неотступно последовал за ним. Его волновал один вопрос: как поведет себя Ярцев, узнав, что они взяли курс на Балыклей? Ведь ему одному известно, что доставивший его на катер офицер никакой не начальник тюрьмы.
Ярцев лежал с закрытыми глазами на узком длинном рундуке, заменяющем скамейку и кровать в тесном кубрике. Шпитальный приподнялся, готовый в мгновение ока исполнить приказ своего командира. Но Дундич успокоительно кивнул ординарцу. После этого Иван приложил палец к губам и прошептал:
— Задремал.
— Иди наверх, гляди, чтоб не свернул с курса, — распорядился Дундич, приближаясь к иллюминатору.
За мутными стеклами вздрагивающего корпуса хлестала накатистая волна. Наверное, от этого в кубрике было сумрачно и свежо. Такое же ощущение, очевидно, было у начальника конвоя, потому что он, усевшись на противоположную скамью, глубоко закутался в шинель. Дундичу показалось, что белогвардеец продолжает рассматривать его с недоверием, и вот-вот может наступить момент, когда он наберется
Поэтому Иван Антонович достал портсигар, протянул его спутнику. Тот отказался и, взглянув на спящего поручика, попросил:
— Идите курить на палубу.
«Ну, гусь», — только и успел подумать Дундич, пряча портсигар в карман, как дверь растворилась и в проеме показалось лицо речника.
— По берегу скачут всадники. По-моему, это наши…
— Чего они хотят? — угрюмо спросил офицер.
— Требуют остановиться.
— Хотят, чтобы мы подобрали их, — предположил Дундич. — Сможем? — взглянул на поручика, заранее уверенный в том, что тот не согласится причалить к берегу: не окопник, как Ярцев, а охранник. У этой категории офицеров, как он успел заметить за годы войны, своя рубашка ближе к телу. Пусть хоть сколько делает вид, что думает. Ответ заготовлен давным-давно.
Чутье не подвело и на этот раз.
— Исключено, — отрезал белогвардеец. И, когда капитан захлопнул дверь кубрика, добавил с презрением — Как проскакали Дубовку, так пусть добираются до Балыклея.
— Это жестоко, господин поручик, — якобы обиделся Дундич, сердце которого наполняла радость.
И, словно разделяя эту радость, ветер разогнал тучи над рекой, выпустил в голубой просвет яркое, почти горячее солнце. Оно сделало очертания правого, крутого берега более контрастными. Светотени создавали впечатление необыкновенности. Пологие балки с изумрудными склонами и отвесные бока оврагов, напоминающие крепостные стены, избушки, пепельно-серые, как вяленая вобла, над зарослями краснотала — пушистые папахи верб и стройные султаны тополей, золотистые пески прибрежья — вся эта картина наполняла душу Дундича каким-то необъяснимым желанием жить и жить.
Меньше чем через час капитан снова заглянул в кубрик и сообщил, что впереди Балыклей. И только теперь начальник конвоя с сожалением покинул удобный угол. Он все еще с надеждой посмотрел на спящего поручика и направился к выходу. Дундич последовал за ним.
Стоя слева по борту, они с одинаковой затаенностью вглядывались в берег, в просмоленный бок неказистого дебаркадера. На флагштоке не было никакого флага. Отсюда трудно было различить, кто встречает баржу. Пожалуй, они вместе подумали об одном и том же: необходимо попросить бинокль у речника. Но тот опередил их движение загадочным многозначительным монологом.
— Ну, ну, доложу я вам, господа офицеры. По-моему, хрен редьки не слаще. И теперь самое время нам с вами воздать молитву Николаю-угоднику, развернуться на сто восемьдесят градусов и, несолоно хлебавши, отбыть восвояси.
— Что вы там мелете? — не выдержали нервы у поручика.
— По-моему, нас встречают «товарищи».
— Какие «товарищи»? Дайте бинокль.
Пробежав окулярами по борту пристани, поручик увидел двух водников и одного солдата. Ни на берегу, ни на взвозе — никого. «Померещилось усатому черту, — в сердцах решил офицер. — Ведь просил же: не пей».