Повесть о Морфи
Шрифт:
Он читал теперь одного автора – Джонатана Свифта.
Он читал и перечитывал его – полные яда страницы находили сочувственный отклик в его сдавленной, перенапряженной душе. Пол чувствовал себя Гулливером, попавшим к йэху, но не было рядом благородного Гнедого, чтобы защитить и спасти его. Свифт предусмотрел решительно все. Разве не йэху обманули и оболгали Пола в Англии? Разве не йэху в лечебницах Парижа лечили его от несуществующих болезней, не сумев найти настоящих? Разве не йэху отняли у него Мэй и теперь старались медленно уморить его
Ненависть к людям, ранее проявлявшаяся отдельными вспышками, теперь стала ровной и постоянной. Агорафобия сменилась новой болезнью – манна персекутива, манией преследования. Может быть, ею был болен в последние годы жизни и Джонатан Свифт?
А ведь Пол раньше был добр и щедр, он любил людей.
Даже в поздние годы в Новом Орлеане ни один бедняк не отходил от Пола, не получив монетки. Он славился своей щедростью, своей готовностью всегда помочь людям.
Но все это было в иной фазе болезни. Теперь он выискивает в поступках людей, знакомые черты йэху – и радовался, когда находил их. Активность Пола возрастала, но это была нехорошая, нездоровая активность.
У Пола не было причин для хорошего настроения.
Дела Эдуарда шли плохо, настолько плохо, что он присоединился к Сибрандту. Они вместе начали требовать продажи старого дома на Роял-стрит. Трое владельцев из пяти упорно говорили «нет», но тогда Сибрандт и Эдуард решили потребовать свои доли законным путем.
Они хотели получить решение суда о продаже дома, а Полу казалось, что движут ими отнюдь не деньги: он считал, что Эдуард и Сибрандт (особенно Сибрандт!) хотят сжечь дом вместе со всеми, кто в нем находится.
Пол приказал приделать к окнам железные решетки и сам каждый вечер обходил дом перед тем, как ложиться спать.
Надо было лично проверить, не подложен ли где-нибудь огонь, можно ли спать спокойно.
Спать спокойно! Уже много лет, как Пол забыл спокойный сон. Воспаленный мозг не находил во сне отдыха. Короткий и прерывистый, испещренный кошмарами, сон этот не освежал, не давал передышки.
– Не должны же мы все идти на поводу у сумасшедшего! – заявил Сибрандт, и Эдуард поддержал его.
Несмотря на просьбы миссис Морфи и Эллен, они обратились в суд. Получив извещение, Пол даже обрадовался.
Во-первых, это было новое подтверждение того, что он окружен сплошным стадом вонючих йэху.
Во-вторых, у него с йэху были стародавние счеты, которые он мечтал свести. Как гениальный адвокат, он, безусловно, разгромит все планы йэху в луизианском суде, посрамит и изобличит их. Атторни ат-лоу засел писать жалобы и возражения на десятках листов.
Порой ему казалось, что этот процесс – всего лишь обходной маневр, примитивная маскировка. Дом был только предлогом, а добирались заговорщики до него самого, до его жизни…
Он участил обходы дома, во всех комнатах, где он бывал, лежали на подоконниках заряженные пистолеты: Пол опасался нападения через окно.
Он знал, что рассчитывать на городские власти ему не
Его последней страстью оставались цветы и дети.
Теперь он не выходил из дома совсем. Дети грузчиков, работавших у Ли Сяо, бегали по его поручению на Французский рынок за цветами. Долгими часами Пол мог сидеть на веранде с пистолетом в одной руке, держа в другой белый цветок магнолии, наполнявший благоуханием дом.
Однажды за завтраком Пол подозрительно понюхал рисовую кашу и спросил у Эллен:
– Эллен, кто готовил это?
– Каша подгорела, Пол? – встревожилась миссис Тельсид.
– Нет, не подгорела. Кто варил кашу, Эллен?
– Мамми Флора, Пол, как обычно…
– Мамми Флора? Так вот, твоя мамми Флора старая дура… Она выжила из ума, она и не заметит, как в кастрюлю насыпят чего угодно!
– Уверяю тебя, Пол…
– В этой каше – яд! – взвизгнул Пол. – Я не боюсь умереть, но я должен сначала выиграть процесс. Эллен, я прошу, чтобы стряпала для меня только ты, хорошо?
– А я, Пол? – грустно спросила миссис Тельсид.
– Или ты, мама… Но Эллен это легче. И вообще я больше не буду есть каши. Давай мне на завтрак яйца – их гораздо труднее отравить, так пишут во всех книжках… Налей мне чаю, Эллен, я не буду есть. Налей же мне чаю!
И Пол ушел к себе не позавтракав. С этого дня он начал требовать для себя особой, затейливой диеты, которую составил сам. Особенно он настаивал на том, чтобы руки служанок ни в коем случае не прикасались к его пище.
10 июля 1884 года Пола вызвал к себе повесткой судья Стронг, к которому попало дело о разделе наследства, состоящего из доходного дома на Роял-стрит, 89.
Судье Стронгу было за восемьдесят, он был старинным другом Алонзо Морфи и его семьи.
Получив повестку, Пол воодушевился, имя судьи Стронга придало ему бодрости. Он знал, что близится час его торжества, недостойные домогательства йэху будут теперь с презрением отвергнуты. Он долго одевался, чтобы идти в суд.
Стоял необыкновенно жаркий полдень, солнце раскалило черепичные крыши города, как сковороду.
– Надень белый костюм, Пол! – посоветовала миссис Тельсид, завязывая сыну галстук бабочкой.
– Кто это ходит в суд в белом? – огрызнулся Пол, поправляя крахмальный воротничок. – Я буду там совсем недолго, вот увидите.
И он надел черный лондонский сюртук, когда-то безупречный, а теперь побелевший по швам, заношенный до блеска.
Он шел по Канал-стрит, маленький и прямой, приподняв плечи. Ему казалось, что новоорлеанские щеголи, молодые лоботрясы в узких штанах, по-прежнему с завистью смотрят на его сюртук, полосатые брюки без отворотов и лакированные ботинки на пуговицах.