Повесть о неподкупном солдате (об Э. П. Берзине)
Шрифт:
И через десять лет Рейли не забудет этого разговора. В своих мемуарах он больно уколет Локкарта, язвительно заметив по поводу заговора против Советов, что его «детальный план я разработал сам, хотя впоследствии он был приписан Локкарту».
В тот вечер, не без помощи Дагмары, они помирились и даже распили бутылочку рейнвейна на брудершафт, но… Но остались врагами на всю жизнь!
— Оставим наши споры и раздоры, — сказал Локкарт. — Давайте подумаем, как лучше использовать споры и раздоры между большевиками и левыми эсерами.
Они
Разошлись, недовольные друг другом.
4
Берзин пришел в Кремль по вызову коменданта Малькова. Бывший матрос деловито осведомился о состоянии батареи. Узнав, что орудия, только по спискам числятся боевыми, а на самом деле не имеют ни снарядов, ни лошадей, — стал кричать, что не потерпит саботажа, отдаст кого-то там под суд и расстреляет по всей строгости революционного закона.
Берзин молчал. Этот человек с его напористой хваткой, горячим темпераментом нравился ему все больше и больше. И хотя Мальков с пылу, с жару накричал и на Берзина, тот понимал, что крыть ему нечем, и только улыбался, слушая ветвистые ругательства коменданта.
— И чего ты расшумелся, Павел Дмитриевич? — услышал Эдуард Петрович позади себя спокойный, с хрипотцой голос Петерса. — Кричишь так, что все вороны над Кремлем повзлетали.
Мальков машинально взглянул в окно. Верно, над колокольней Ивана Великого с гомоном вилась стая воронья. Шутка Петерса пришлась к месту. Весело рассмеявшись, Мальков сразу заговорил спокойно:
— Летают, дери их корень! Латыши патронов на них извели — не счесть. А кричу я на эту детину, — комендант ткнул пальцем в Берзина, — оттого, что дивизион у него ни тпру ни ну, а командир только молчит и, знай себе, ухмыляется в бороду.
— Не понимаю тебя, расскажи толком.
— Мне нечего рассказывать. Ты, Яков Христофорович, от имени Чека спроси у него: почему дивизион не приведен в полную боевую готовность?
Петерс живо обернулся к Берзину.
— В самом деле, почему?
Берзин взглянул сначала на Петерса, потом на Малькова, подошел к окну и указал на видневшуюся вдали царь-пушку:
— Как по-вашему, что получится, если из этой пушечки пальнуть горохом?
— Ты нам загадок не загадывай, — начал было снова кипятиться Мальков, но, увидав предостерегающий жест Петерса, замолк.
— Только у нас получается наоборот, — продолжал Берзин. — Дивизион у нас легкий, гаубичный. А снаряды прислали тяжелые…
— Не по калибру? — Мальков стал что-то писать на листке бумаги. — Что ж ты молчал? Пошел бы к Вациетису, так, мол, и так — давай снаряды.
— Был я у командира дивизии. Рапорт подал.
— Ну?
— Прислали снаряды.
— Вот видишь! — обрадовался Мальков.
— Прислали, да не те.
— Велики?
— Нет. Малы!..
Все трое рассмеялись. Громче всех — Мальков. И Берзин почувствовал, что не ошибся в этом простом, по-русски открытом и добром в сущности,
— Вот, возьми, — Мальков протянул ему листок бумаги. — Пойдешь в арсенал и получишь снаряды.
— А лошади? Где взять лошадей?
— У тебя, Эдуард, растет аппетит, — Петерс усмехнулся. — Получил снаряды, подавай лошадей…
— А как иначе? Две недели обивал пороги комиссий и подкомиссий, комитетов и подкомитетов — черт их совсем задери.
— Дали? — Мальков хитро прищурился.
— Как же — дали! Кляч каких-то дохлых. Они сквозь нашу сбрую со всеми четырьмя ногами пролезают.
— Ишь ты? — удивился Мальков. — Не подошли, выходит, хомуты?
— Именно! Запряжем, тронем с места…
— Подожди, подожди, Эдуард. — Петерс подмигнул Малькову. — Снаряды, выходит, велики, а лошади — малы?
— О том и толкую.
— Масть неподходящая, — съязвил Мальков.
— Да не масть, а… — Берзин махнул рукой. — В общем нам нужны настоящие артиллерийские лошади, а не извозчичьи клячи.
— Где мы их тебе возьмем, битюгов-то? Съели их! Понимаешь? На колбасу пустили! Бери, каких дают! — Мальков встал, подал Берзину руку. — Бывай здоров!
Яркое весеннее солнце пылало жаром на куполах Кремля. Голубизной светились лужи, и в их призрачных глубинах отражались пуховые облака.
Еще в первый свой приход в Кремль Эдуард Петрович поразился царящему здесь запустению. Знакомые по репродукциям Успенский собор, Грановитая палата, Иван Великий и другие архитектурные шедевры выглядели бедными, обшарпанными. Во дворе арсенала громоздились кучи битого кирпича и мусора. В октябрьских боях сгорел верхний ряд казарм, тянувшихся от Троицких ворот до здания Судебных Установлений, где теперь размещался Совнарком. С тех пор окна зияли слепыми провалами.
Но главное — люди. По Кремлю бродили какие-то мрачные фигуры, казавшиеся Берзину загадочными и непонятными. Похожие на монахов только внешним обликом, они ощупывали взглядами каждого человека, просили милостыню и гнусавили себе под нос не то молитвы, не то ругательства.
Выйдя от Малькова, Берзин спросил Петерса, что за странные личности бродят по Кремлю.
— Именно — личности! — Петерс усмехнулся. — Помнишь в «Борисе Годунове» юродивого, у которого мальчишки отняли копеечку? Я как увидел их — сразу вспомнил. Эти вот, — Петерс кивнул на группу людей, отбивавших поклоны у Чудова монастыря, — похлеще того юродивого.
— Они что, живут здесь?
— Забили все щели! Как тараканы… — Он помолчал. — Ох и дряхлый же нам мир достался! Юродивый! И уродливый! Ну да Павел Дмитриевич с товарищами наведут здесь порядок.
Когда проходили мимо бревен, наваленных как попало у Боровицких ворот, Яков Христофорович спросил:
— Ты очень торопишься?
— В арсенал надо, за снарядами…
— Может, посидим, покурим? — И, не дожидаясь ответа, сел на бревно, достал кисет с махоркой, протянул Берзину. — Сворачивай!.. Аркадия видел?