Повесть о падающих яблоках
Шрифт:
Снаружи загремел засов, дверь распахнулась, и на пороге возникла сгорбленная фигура в ядовито-жёлтых одеждах. Сам Верховный жрец пожаловал… Старый колдун…
– Здравствуй, Стивен.
Он протянул мне свою сморщенную руку для поцелуя – раскрытой ладонью – по обычаю.
И я, из самых последних сил, плюнул в эту чёрную, обтянутую кожей-пергаментом, ладонь…
Колдун рассмеялся, и своды подвала задрожали от этого смеха.
– Напрасно, художник, напрасно, я ведь не причинил тебе никакого вреда. Пока… пока не причинил… Но, коль ты так враждебно настроен,
А ведь мы могли бы быть полезны друг другу.
– Что ты сделал с Карией?
– Ничего. Вот уже целый месяц она живёт себе в своих покоях и о тебе не вспоминает. Завтра – слияние трёх звёзд, такое бывает лишь раз в сто лет. Принцесса была бы принесена в жертву, как ей и предначерталось. Но, ты вмешался, художник. Ты лишил её невинности, ты – простой бродяга из касты художников, посмел смешать свою кровь с кровью высокородной принцессы Карии. Ты знаешь – какова будет расплата за содеянное.
Но я могу оставить тебе жизнь, если ты согласишься принести в жертву младенца. Вспорешь ей живот и убьёшь младенца. Она останется жива. Согласен?
Кровь ударила мне в голову…
– Так она ждёт ребёнка! Моего ребёнка… Нашего! И ты думаешь, что я соглашусь отдать её и сына злобным, слюнявым тварям, которых ты называешь богами?
Я убью тебя, и пускай эти кровожадные гады сожрут твою гнилую плоть!
– Глупец! – зашипел он, – У тебя была единственная возможность спасти свою шкуру, но ты её только что потерял. Теперь ты сдохнешь на глазах у высокородной потаскушки!
Но сначала ты увидишь, как ей вспарывают брюхо. Да, художник, я доставлю тебе такое наслаждение…
Тяжёлая дверь захлопнулась за ним, а я принялся лихорадочно думать, как мне выбраться отсюда. Утешало только одно: Кария не может быть принесена в жертву – она носит под сердцем дитя. Моё дитя… Нашу с ней плоть и кровь. Значит, завтра на алтарь взойдёт другая несчастная…
После нескольких попыток развязать руки, я почувствовал, что верёвка ослабла. Наконец, узел поддался. Я попытался дотянуться до маленького окна – тщетно – стена была гладкой: ни трещинки, ни выбоинки. Я начал подпрыгивать, пробуя зацепиться за небольшой зазор между решёткой и стеной, но дотянуться до него было непросто.
А когда мне, наконец, удалось это сделать, голова моя закружилась, я упал на ворох гнилой соломы и снова потерял сознание.
Не помню, сколько прошло времени, прежде чем я очнулся. Пол подо мной ходил ходуном. Стены подвала разваливались на глазах, будто какой-то исполин раскачивал их из стороны в сторону. После очередного толчка стена возле двери рухнула, образовалась огромная брешь, и я ринулся к неожиданно образовавшемуся выходу.
Выбравшись на свободу, я увидел ужасную картину: лазурная плитка на мостовых и тротуарах вздыбилась и потрескалась, от великолепия царского дворца остались одни руины, серебристые фонтаны задохнулись под обломками зданий…
Кария… если старый колдун не врал, то она во дворце, вернее, в тех руинах, что остались от него…
Я скорее почувствовал зов, чем услышал. В южной части дворца, под одним из уцелевших сводов,
– Сюда нельзя, Стив! Ты – погибнешь! Уходи скорее, слышишь меня, уходи! Здесь мой отец – он ранен… Эту часть стены удерживает только моя магия… Силы мои на исходе…
Я подбежал совсем близко и увидел, как вибрирует стена.
Ты протянула руки, и даже издали было видно, как контур розы на запястье пылает багровым цветом: зловещие кровавые круги расходились от него. Это означало, что все запасы магической силы пущены тобой в действие.
Я сам не обладал магической силой, но хорошо знал, что когда её обладатель использует всю силу сразу – он проживает свою жизнь за считанные часы.
– Видишь, как всё хорошо. Мне даже ничего не нужно тебе объяснять, Стив – я скоро умру. Не пытайся меня спасти – это бесполезная трата времени, позаботься о моей душе и о душе той жизни, что зреет во мне. Я знаю, что ты – знаешь. Это твой ребёнок. И не оставляй здесь отца – любимцы Верховного жреца только и того и ждут…
Когда я, наконец, пробрался к тебе, ты лежала, свернувшись, у ног отца, почти без признаков жизни, и контур розы мерцал всё слабее и слабее.
Я вынес тебя на улицу, уложил у чаши задохнувшегося фонтана и бросился за отцом. К счастью, он пришёл в себя и, хоть был очень слаб, пошёл сам, опираясь на моё плечо. У самого выхода я услышал оглушительный треск, посмотрел наверх и понял, что мы обречены – арка центрального входа разваливалась над нашими головами.
И в этот момент ты встала, воздев руки к безжалостному небу, и запела заклинание на древнем карийском языке…
Я отчётливо видел, как твоё лицо покрывалось сетью морщин, кожа съёживалась на теле, как седела и превращалась в клочья волна густых, светло-русых волос…
В тот момент, когда голос твой умолк, я уже стоял на улице, а твоёму отцу оставалось сделать один шаг… Я попытался удержать рушившуюся каменную глыбу руками и каким-то внутренним зрением увидел, как ты встала рядом и подставила руки под камень
Твой отец успел выйти и упал замертво…
Чья-то невидимая рука буквально вытолкнула меня на мостовую. Когда пыльная завеса рассеялась, из-под рухнувшей арки выплыл синий шар.
Он покружил над руинами, затем резко подлетел ко мне и… я ощутил только странное покалывание в груди.
Что было дальше – я помню плохо… нещадно палящее, синее солнце, растрескавшаяся земля… и то, как я лежал на этой земле.
И ещё: синий шар, покидающий моё тело. Он покружил надо мной. Завис, видимо, прощаясь, и воспарил, чтобы через минуту исчезнуть.»
Миссис Лоуренс перевернула последнюю страницу…
За окном давно уже стемнело, воздух стал густым, влажным – приближалась гроза, и аромат роз с каждой минутой становился всё насыщенней.
– Вот и вся история, дорогие мои. Нам остаётся только гадать, кто первым воплотил в архитектуру идею, использовать атлантов и кариатид в опорах. Кем он был? Скульптором, мечтателем и романтиком, а может быть, художником, как мой бедный сын…