Повесть о пережитом
Шрифт:
— А как здесь? — Я указал на грудь. — Растаяло?
Он прикрыл глаза, утвердительно кивнул головой и двумя пальцами подбил кверху еще больше отросшую бородку.
— Вхожу в прежнюю форму. Как и в юные годы, снова стану Муцием Сцеволой! — добродушно улыбнулся Купцов. — Ты читал легенду о сотнике-латинце?.. Он пришел парламентарием в Древний Рим, к этрускам, и предложил им сложить оружие. «У меня сорок тысяч, а у вас десять! Что это за войско?» — презрительно заявил ему вождь этрусков. «Хотите знать, какое у нас войско? — переспросил Муций Сцевола. — А вот какое!» Он
Михаил Григорьевич протянул мне левую руку.
— А ну, жги! — раскатисто засмеялся он. — Даю слово: теперь мне никакой огонь не страшен!
Прижимая под мышкой коробку «Золотого руна», он направился в барак.
Однажды в необычное время в бухгалтерии появились Симпатяга и светловолосый старший лейтенант Панкратов — инспектор по спецучету, в прошлом летчик, в силу каких-то обстоятельств очутившийся в системе Главного управления лагерями. К заключенным он относился чутко, часто приходил в бараки побалакать и «забить козла», наведывался в кухню к Николаю Павлову (Коля за старшего поварничал) пропустить кружку кислого хлебного кваса.
Уже вечерело. Дидык, Рихтер и я копались в огороде: заключенным, работавшим в зоне, отвели участки земли для «индивидуальных грядок», на которых мы и посадили лук, редиску и огурцы (семена прислали Дидыку из Киева).
— Эй, мичуринцы! — позвал Панкратов. — Оформлять генерала на этап! Белье, телогрейку, штаны — все первого срока!
Обрадованные за Гельвиха (и за себя тоже), мы спешно составили документы. Симпатяга молча подписал ордера, ушел. А Панкратов задержался и, оглянувшись, сказал вполголоса:
— До вас черед тоже дойдет. Точно! Это говорю вам я, Панкратов Анатолий Потапыч, понятно? Условились: как поступит вызов на тебя или на тебя, — пол-литра на бочку! А?.. Цыть!
Засмеялся и направился к нарядчику.
Нарядчиком был Ираклий Алимбарашвили — горластый и веселый грузин. Ираклий, несмотря на свою кнутовую должность, был любимцем на колонне.
К Гельвиху он вошел с горящими глазами.
— Дорогой, собирай манатки. Завтра едешь Москва!
— Куда-а? — недоверчиво переспросил Гельвих.
— Москва, столица мира! Получай бушлат первого срока!
— Не поеду.
— Вва-х! Ты смеешься на меня? — Ираклий выкатил глаза. — Домой, домой!
— Вот потому и не поеду.
Растерянный Алимбарашвили стоял посреди комнаты, теребил черные усики.
— Не надо шутить, дорогой. Ты же первой пташкой летишь на волю, генерал!
— Я уже сказал…
Алимбарашвили кинулся к майору Кулиничу.
Кулинич — к Гельвиху.
— Вас отзывает правительство, товарищ генерал! Освобождают вас, понимаете?
— Понимаю, товарищ майор.
— Значит, надо собираться.
— В таком виде не поеду. Я не заключенный. Я генерал. И будьте любезны… доставить мне полную форму!
Генеральская форма была доставлена.
Перед ужином, когда уже опустились на землю тени и солнце, разбросав красновато-золотистые блики, уходило за горизонт, к четвертому
Около барака толпились заключенные. Два санитара осторожно (не так, как когда-то на допрос к Этлину!) вывели под руки Петра Августовича в генеральской фуражке, шинели, ставшей непомерно широкой, в брюках с лампасами.
Гельвих взглянул на стоявших кучками людей. Поднес руку к козырьку. В ответ грянули аплодисменты, раздались возгласы:
— Счастливого пути, генерал!
— До свидания, товарищ!
Гельвих закивал головой. Расцеловался с доктором Григорьевым.
— Вот и наступило полное выздоровление! — сказал Сергей Федорович.
Поддерживаемый десятком рук, генерал взгромоздился на сиденье.
Кулинич взял лошадь под уздцы.
— Но-о, пошла!
Длинноногий майор вел лошадь, как на параде. Я широко шагал сбоку брички. У ворот вахты обнял Петра Августовича. Гельвих потянулся к моему уху и, подмигнув, тихо сказал:
— А вторая-то тетрадка с формулами у меня. [32]
Каждый новый день после проводов генерала Гельвиха мы встречали в томительном ожидании каких-то новостей. Прислушивались к стуку вахтенной калитки, настороженно следили за штатскими фигурами, появлявшимися в зоне, всматривались в просвеченное солнцем мутное небо, словно оттуда должно было что-то свалиться на нас. И действительно, как с неба свалился приказ МВД: отменить ношение номеров заключенными.
32
Спустя пять лет после реабилитации, в 1958 году, генерал-майор П. А. Гельвих скончался в Москве.
Была вторая половина дня. В бухгалтерию вбежал сияющий начснаб Клиник. Подскочил к Дидыку, сорвал с его спины номер. Потом — ко мне и тоже с силой рванул лоскут.
— Тю! — испуганно расширил глаза Харитон Иванович. — Вин сказився, а?
— Ничего не сказився!.. Хватит унижать людей!
Быстро вошел майор.
— Экий ты, Федор Иванович! — с досадой проговорил он. — Поспешил! Надо было торжественно, на линейке зачитать приказ…
— Не стерпел, товарищ майор!
В один миг весь лагерный двор был усеян белыми тряпками…
Стояла июльская жара. Нам же казалось, что за лагерным забором плещутся вешние воды.
Здоровье Гуральского резко ухудшилось. Он почти не вставал с койки и не выходил из барака. Только в октябре мы снова свиделись. И я услышал почти невероятное…
…Началось это еще в марте. Вьюги с морозами не обошли тогда и лагерный пункт 05. Но все равно бригаду грузчиков, в которую входил писатель Четвериков, гоняли в тайгу на заготовку дров. Заключенные тащили бревна на себе, волоком. Особенно тяжелы были старые кедры. К дереву впрягалось человек по десять. Тянули за лямки, падали, барахтались в сугробах. Работа на измор…