Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи (сборник)
Шрифт:
Раздел третий
I
Но вот лунный диск земной жизни клонится к закату и близок уже к гребню «предконечных гор». И когда я предстану вдруг пред скорбью «трех путей», о чем придется мне жалеть?
II
Будда учил людей: «Соприкоснешься с вещью – не прикрепляйся близко к ней!» Значит, и то, что я теперь люблю вот эту хижину из трав, уже есть грех. Значит, то, что я привержен так к уединенью, – уже преграда на пути… А что же, когда я говорю о бесполезных радостях и провожу так зря и попусту все время?
III
В предрассветную тишь сижу я в думах об этом законе и, обращаясь к своей душе, задаю ей вопрос: «убежал ты от мира, с горами, лесами смешался… все для того, чтоб душу спасти, чтоб “Путь” выполнять. Но вид твой подобен монаху, душа же – в скверне погрязла. Жилище твое по образцу Дзёмё-кодзи, а
И на это в душе нет ответа. Только одно: к языку обратившись, раза два или три неугодную Будде молитву ему произношу.
Конец третьей луны второго года Кэнряку (1212 г.). Писал брат Рэн-ин в хижине на горе Тояма.
Ёсисигэ-но Ясутанэ Записки из беседки над прудом
С той поры, как исполнилось мне двадцать лет, я наблюдаю за всем, что происходит в обеих столицах, восточной и западной, и я вижу, как постепенно редеют жилища в западной столице: она едва ли не близка к запустению. Люди покидают ее, новоселов же нет как нет, дома ветшают, а новые не возводятся. В ней обитают лишь те, кому перебраться некуда, и те, кто бедности своей не стыдится. Ну и, пожалуй, те, кто знает цену уединению, кто устремлен к безвестности: ведь здесь им не нужно удаляться в горы, возвращаться к полям. Если же кто-то намерен умножить свое имущество, кто занят выгодой, тот не проживет здесь и дня.
Несколько лет назад в восточной столице стоял высокий дом. Великолепное строение, ворота красного лака, роща бамбуков, деревья, поток меж камней, – другого такого вида не было в свете. Но вот, по какой-то причине, хозяин был понижен в должности и удален в провинцию; в жилище его попадает огонь, и все вдруг сгорает. Десятки семейств, вкушавших довольство под сенью этих ворот, дружно оставляют округу. Потом-то хозяин вернулся, да только дом так и не был выстроен в прежнем виде. И хотя детей и внуков у хозяина было множество, оставались они в доме недолго. Шипы и колючки надежно замкнули ворота, а лисицы и барсуки без хлопот зажили в своих норах. Таким образом, понятно, что западную столицу погубило Небо, людской вины в этом нет.
В восточной столице, к северу от Четвертого проспекта – это в обоих кварталах: Пса и Вепря, Быка и Тигра – люди живут большей частью тесно, и знатные люди, и простого звания. Высокие дома расположены ворота к воротам, их главные строенья стоят вереницей. Низенькие домики отделены друг от друга одной лишь стеной, крыши вот-вот сцепятся застрехами. Начнись у восточного соседа пожар, сосед на западе не избежит летучего пламени. Явятся в жилье на юге разбойники, и стрела, ими пущенная, вряд ли минует жилье на севере. Когда-то в семействе Жуаней южная ветвь отличалась бедностью, северная – богатством. Правда, богатый не всегда добродетелен, это так, но бедные люди по-прежнему стыдятся своей бедности. К тому же какой-нибудь неимущий простолюдин, обитающий невдалеке от сильного семейства, не смеет настелить у себя новую кровлю, пусть даже дом вскоре развалится; не вправе произвести починку, пусть даже упадут стены. У него радость, а он не может весело рассмеяться, широко раскрывая рот, у него горе, а он не смеет заплакать громко, в голос. В каждом его поступке – робость, сердце и дух в вечном непокое. С чем это сравнить? Он похож на воробья, живущего поблизости от ястреба или сокола. А в этом-то случае тем более: лишь только влиятельное семейство возведет свой дом, как принимается исподволь расширять «свои врата и двери». И вот уже маленькие дома – присоединены, и маленькие люди во множестве взывают ко всем с жалобами. Они расстаются с жилищами, как дети и внуки, покидающие страну отцов и матерей, они жалуются, будто чиновники из страны бессмертных волшебников-сяней, которых ссылают неведомо за что, в суетную пыль людского мира. Самые отчаянные доходят до того, что разоряют глупых своих сородичей, приобретая маленькие участки земли. Иные с помощью гадания выбирают место для жилья возле Восточной реки, но происходит наводнение, и они становятся «друзьями рыб и черепах». Иные селятся в Северной пустоши, но во время ужасной засухи они мучаются жаждой, а воды нет. Кажется, что нигде уже нет хорошей незанятой земли в обеих столицах! Какова же должна быть здесь мера человечьей выносливости?!
Добавлю, что вдоль Восточной реки и позади пустошей не только возведены друг за другом жилые строенья, но вы
Если же говорить о развлечениях простых людей, то для жителей, что приходят подышать вечерней прохладой под летними небесами, не хватает места на берегах, когда они ловят малую форель, а для мужей, предающихся охотничьей забаве на осеннем ветру, не хватает места в полях, когда они стоят там с малым соколом на рукаве. И что же?! За пределами столицы люди спорят о месте жительства, а в самой столице все подобно холму, чьи склоны неприметно слабеют и осыпаются. К югу от Бодзё – столичного квартала Храмов и Замков – все заброшено, беспризорно, шелестит нетронутый созревший ячмень. Значит ли это, что это Небо так распорядилось, или же люди сами сделали по своему безумству?
Что до меня, то прежде, не имея собственного жилья, нанимал я дом вблизи ворот Дзётомон. Конечно, я размышлял о выгодах и убытках подобного приобретения, но в постоянном жилье я тогда не нуждался. Впрочем, если бы и нуждался, то не мог бы этого сделать. Цена двух-трех сэ земли – тысячи и десятки тысяч сэн.
Но вот как-то я впервые решился с помощью гадания приискать себе место посреди пустоши к северу от Шестого проспекта. Я возвел там четыре стены и соорудил ворота. То есть, вначале, в подражание Сяо Хэ, избрал я самый никудышный клочок земли, а затем последовал Чжунчан Туну – в построении светлого и просторного жилья. Участок занимал немногим более десяти сэ. Там, где земля возвышалась, я насыпал маленькую гору, там, где имелась ложбина, – ископал маленький пруд. К западу от пруда возвел я маленький храм, где установил статую Амиды; к востоку от пруда у меня маленький павильон – кабинет для занятий, где расположены полки с книгами. К северу от пруда я построил низенький домик и так поселил жену и детей.
Таким образом, жилье у меня занимает четыре десятых земли, пруд – три девятых ее, садик – две восьмых, а увлажненная делянка с ростками омежника – одну седьмую.
Далее, здесь у меня остров зеленых сосен и прибрежье с белым песком, красные карпы и белые цапли, и маленький мост, и маленькая лодка. Все, что любишь в обыденной жизни, все найдется сполна. Сказать ли еще? Весной на восточном берегу – ивы: они изгибаются, зыблются, точно прозрачный дым. Летом у северной двери – рощица бамбука с налетающим свежим ветром. Осенью в западном окне – луна, и можно открыть книгу. Зимой из-под края стрехи – солнце, и можно погреть спину.
Я обрел этот маленький дом по совершенной случайности, когда годы моей жизни подошли к пятому десятку.
Что ж, улитке хорошо покоиться в ее келье, вошь блаженствует в складках одежды. Крошечная перепелка селится на маленьких ветках, и ей не надобно знать, сколь обширен лес. Лягушка обитает в трещинах маленького колодезя, ей неведом простор синей морской равнины.
Хозяин этого дома по должности своей придворного секретаря пребывает «у дворцовой колонны», тогда как сердцем он – словно бы среди гор. Должности, ранги – в воле судьбы, искусная работа Неба равняет всех. Долгая ли, краткая ли жизнь, зависит от божеств, земных и небесных; Конфуций говорил о давних своих молениях им! Так не стремитесь же парить средь ветров подобно великой птице Пэн, не старайтесь таиться в тумане, как черный леопард Бао. Но и не должно преклонять колени, гнуть спину ради покровительства принца, военачальника, первого министра, а еще не должно, разумно избегая «неблагоприятных выражений и слов», устремляться при этом в горную глушь, в сумрак ущелий, чтобы лишь там оставить свой след. Когда некто в придворной службе, он на некое время всецело отдается делам государя, когда некто у себя дома, он всегда обращен сердцем к Будде.