Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи (сборник)
Шрифт:
Господин канцлер был наряжен в бледно-лиловый придворный кафтан и светло-зеленые шаровары поверх алых нижних одежд. Он сидел, прислонясь спиной к одной из колонн между внутренними покоями и открытой галереей, и завязывал шнурок от ворота. Лицо его было мне хорошо видно.
Глядя на своих прекрасных дочерей, он радостно улыбался и по своему обычаю сыпал весёлыми шутками.
Госпожа Сигэйся в самом деле была хороша, словно сошла с картины, но государыня затмила свою сестру. Императрица, полная спокойной уверенности, казалась несколько более взрослой. Пурпурные
Но вот настало время совершить утреннее омовение рук. Утварь для госпожи Сигэйся принесли, пройдя через галереи дворцов Сэнъёдэн и Дзёкандэн, две юных прислужницы и четыре служанки низшего ранга. Шесть приближенных дам сидели под китайской крышей с загнутыми краями на нашем конце галереи. Для остальных фрейлин из свиты госпожи Сигэйся не нашлось места, и они воротились назад в ее дворец.
Придворные дамы выглядели очень изящно в своих накидках «цвета вишни», надетых поверх одежд, светло-зеленых, как молодые побеги, или алых, как лепестки сливы. Влача за собою длинные подолы, они взяли у служанок таз с водою и поднесли госпоже Сигэйся.
Картина эта была полна утонченной прелести.
Из-под церемониального занавеса падали волной узорчатые рукава китайских накидок. Там, возле госпожи Сигэйся, сидели две юных придворных дамы: Сёсё, дочь Сукэмаса, начальника императорских конюшен, и Сайсё, дочь советника Китано. Я залюбовалась этим зрелищем.
Тем временем девушки-унэмэ приняли от служанок таз с водою для омовения рук и поднесли императрице. На девушках были надеты зеленые шлейфы с густо окрашенной нижней каймой, китайские накидки, длинные ленты стелются сзади вдоль шлейфа, концы шарфа падают спереди с плеч, лица густо набелены. Мне было приятно видеть, что все делается в китайском стиле, согласно строгому этикету. Когда настало время завтрака, явились мастерицы, чтобы уложить в высокую прическу длинные ниспадающие волосы тех женщин, кому надлежало прислуживать при высочайшей трапезе.
Ширмы, скрывавшие меня от людского взора, были отодвинуты. Я почувствовала себя, как человек, который, подглядывая в щель чужой ограды, вдруг заметил бы, что у него похитили чудесный плащ-невидимку. Досадуя, что мне помешали, я спряталась за одной из колонн, откуда я могла смотреть в щелку между бамбуковой шторой и церемониальным занавесом. Но подол моего платья и конец шлейфа выбились наружу.
Канцлер заметил меня и спросил строгим тоном:
– Кто там? Кто подглядывает позади шторы?
– Это Сёнагон, ей очень хотелось посмотреть, – ответила императрица.
– Ах, в каком я смущенье! Моя старая приятельница вдруг увидит, какие у меня дочери-дурнушки, – воскликнул канцлер. Лицо его дышало гордостью.
В это время принесли завтрак для государыни и госпожи Сигэйся.
– Завидно, право! Этим высоким особам кушать подано. Надеюсь, они соизволят поскорее закончить трапезу, чтобы мы, жалкие старик и старушка, могли заморить голод объедками с их стола.
Он то и дело сыпал шутками в этом
Но вот появились его сыновья – господин дайнагон и Самми-но тюдзё вместе с внучком Мацугими.
Канцлер сразу же посадил мальчика к себе на колени, – милое зрелище.
Веранда была слишком тесна для церемониальных нарядов молодых вельмож, и их длинные подолы расстилались по всему полу.
Дайнагон был величественно великолепен. Самми-но тюдзё утонченно красив. Оба они были так хороши, что невольно мне подумалось: отец их канцлер бесспорно взыскан счастьем, но и матушка тоже заслужила в прежних своих рождениях великую награду!
Императрица предложила своим братьям сесть на круглые соломенные подушки, но господин дайнагон сказал, что торопится на заседание Государственного совета, и поспешил удалиться.
Вскоре явился с посланием от государя младший секретарь министерства церемониала. Для него положили подушку в том покое, что примыкает с северной стороны к кладовой, где хранится утварь для трапезы.
На этот раз императрица особенно быстро написала ответ.
Не успели убрать подушку после ухода императорского посла, как явился младший начальник гвардии Тикаёри с письмом от наследника престола к госпоже Сигэйся. Так как веранда боковой галереи уж слишком узка, то подушку для сидения положили на веранде перед главными покоями.
Госпожа Сигэйся прочитала письмо, а после с ним ознакомились по очереди ее родители и сама императрица.
– Пиши скорее ответ, – велел канцлер своей дочери, но она медлила.
– Наверно, ты не пишешь, потому что я смотрю на тебя. А если б ты была одна, наедине с собой, ответила бы сразу, – поддразнил ее канцлер.
Госпожа Сигэйся слегка зарумянилась и улыбнулась.
– Но в самом деле, поторопись же! – воскликнула ее матушка, и она повернулась к нам спиной и начала писать. Супруга канцлера села рядом с ней и стала помогать ей. Госпожа Сигэйся как будто вконец смутилась.
Императрица пожаловала от себя Тикаёри жекский придворный наряд: одежду светло-зеленого цвета с широкими рукавами и хакама. Подарки эти просунули под церемониальным занавесом, Самми-но тюдзё принял их и, как требует этикет, положил посланному на голову. Посланный накинул дареную одежду на плечи и, явно смущенный ее женским воротом, удалился.
Тем временем Мацугими лепетал что-то милое, все восхищались им и забавляли его.
– Недурно было бы выдать его за собственного сынка императрицы, – шутливо заметил канцлер.
«И в самом деле, – с тревогой подумала я, – почему же императрица до сих пор не родила сына?»
Примерно в час Овна, – не успели еще служители крикнуть: «Устлать дорогу!» – как появился император, шурша шелками одежд. Императрица уединилась с ним во внутреннем покое на возвышении, осененном балдахином и огороженном со всех сторон занавесами. Придворные дамы с тихим шелестом уселись в глубине покоя.
В галерее теснилось множество придворных.
Его светлость канцлер призвал служителей собственного двора императрицы и повелел им: