Повесть о Роскошной и Манящей Равнине

Моррис Уильям

Не желая более тратить свое дыхание на крики и силы на поиски Лиса, Холблит сказал себе:

– Мне следовало понять, что этот кметь – лжец и обманщик, ибо едва умел он сдержать свою радость, вызванную моим безрассудством и его успехом. Теперь мне предстоит схватка за жизнь со своей смертью.

Повернувшись, Холблит поспешно отправился вверх по лестнице, а оказавшись на поверхности острова, увидел, что земля здесь воистину ужасна и пустынна. Среди черного песка, камней и принесенных льдом валунов кое-где пробивалась редкая травка, в сонных болотцах ветер качал белоголовый камыш, там и сям пятна мха чередовались с красными лепестками молодила, но повсюду лишь обдутая

всеми ветрами ползучая ива цеплялась за черный песок – стволик с одним или парой листков и опять стволик с листком. Невдалеке от берега поднимались горы; некоторые, высокие, венчали снежные шапки, другие были нагими до самых вершин. Весь этот далекий вид – если не считать снегов – солнечное утро окутывало синевой. Однако вокруг него на равнине были одни только скалы, подобные тому гребню, под которым Холблит ночевал, – острия, молоты и просто глыбы самых различных очертаний.

Вернувшись к краю утеса, он поглядел вниз на море, которое, морщась, набегало на скалы… долго глядел Холблит во все стороны, однако же не заметил ни корабля, ни паруса – ничего, кроме пляшущих волн и парящих над ними морских птиц.

Тут он сказал:

– Разве не следует мне теперь поискать хозяина дома, о котором говорил Лис? Быть может, он переправит меня в тот край, где лежит Равнина Блаженных. Горе мне! Теперь и я присоединился к той скорбной компании, и мне суждено кричать: где эта земля? Она ли это? – Потом он повернул к скалистому гребню, поднимавшемуся над их ночным логовом, но по пути задумался и сказал: – Что, если эта обитель – тоже выдумка, как и прочие россказни Лиса, и я остался один на заброшенном острове посреди моря? Возможно, и привидевшийся мне во сне образ возлюбленной также был только обманом, ибо теперь я понимаю, что Хилый Лис был во всех отношениях много хитрее, чем это пристойно и прилично. – Потом он сказал себе: – По крайней мере, следует поискать; быть может, на этом несчаст ном острове обнаружится еще один человек. Тогда меня не может ждать ничего худшего, чем сражение с ним и смерть от лезвия, а не от голода. В лучшем же случае мы можем сделаться друзьями-приятелями и будем помогать друг другу.

Тут он оказался возле утеса и с великими трудами забрался на самую высокую из скал, чтобы оглядеться. Вдалеке, между ним и горами, поднималась вверх струйка дыма, однако Холблит не заметил ни дома, ни других признаков человеческого жилья. Посему, спустившись со скалы, он обратился спиною к морю и направился в сторону дыма – копье на плече, а меч в ножнах. Неровным и утомительным выдался путь. Холблиту пришлось пересечь три долины, пролегшие между черных отрогов, по узким и каменистым ложам которых к морю бежали потоки воды. И повсюду – наверху и внизу – под ногами его были только песок, камни да дикие травы, и не видел он человека или прирученного им зверя.

Наконец, проведя в пути четыре часа, но так и не одолев значительного расстояния, он поднялся на каменистый склон и с вершины холма увидел широкую долину, заросшую по большей части травой, посреди нее текла речка, а на берегах паслись овцы, говяда и кони. Ну, а посреди долины у берега виднелось жилье человека – длинный чертог окружали другие, сложенные из камня дома. Обрадовавшийся Холблит поспешно отправился вниз по склону, позвякивая оружием. Спустившись к подножию склона, он ступил на траву, оказавшись рядом с конепасом и бывшей с ним женщиной. Свирепые лицом и статью похожие на великанов, отнюдь не уроды, оба были рыжеволосы, и кожа женщины, там, где ее не опалило солнце, отливала чистым молоком. Оружия у них Холблит не заметил, если не считать стрекала в руке кметя.

Холблит

отправился дальше – к самому большому дому, упомянутому чертогу; очень вытянутый в длину, он казался невысоким, и его нельзя было назвать красивым, скорее просто похожим на островерхую груду камней. Внутрь вела низкая прямоугольная дверь, и Холблит вошел в нее, низко пригнувшись, а когда погас отблеск дневного света на наконечнике его копья, которое держал перед собою, улыбнулся и произнес:

– Если бы сейчас кто-нибудь рядом с оружием в руках воспротивился бы моему приходу, тут бы и вся сказка сказалась!

Однако он вошел в чертог, не получив и удара, и, встав на пороге, заговорил:

– Да посетит в этот день процветание всякого, кто находится внутри этого дома! Ответит ли здесь гостю мужчина?

Но никто не ответил и не приветствовал его, и когда глаза Холблита привыкли к сумраку, он огляделся вокруг, но ни на полу, ни на высоком сиденье, ни у очага не заметил мужа. Молчанье царило здесь, лишь посреди чертога потрескивал, мерцая, очаг и мыши суетились за обшивкой стен.

С одной стороны чертога рядком тянулись крытые ложа, и Холблит решил, что в них могут оказаться мужи, но раз ему никто не ответил, не стал обыскивать их, опасаясь ловушки, подумав:

– Останусь на просторе, и если кто-нибудь, друг или враг, займется мной, пусть подойдет ближе.

И он принялся расхаживать по чертогу от кладовой до помоста. Наконец, как будто бы расслышав чей-то жалкий голосишко, слишком, впрочем, скрипучий для крысиного писка, он остановился и произнес:

– Скажет ли какой-нибудь муж слово Холблиту, пришельцу, не знакомому с этим домом?

Тут тоненький голос, превратившись в слова, произнес:

– Что это за дурень расхаживает по нашему чертогу без всякого дела, каркая, словно ворон над вершиной утеса, и ожидая гласа рогов и звона заскучавших мечей?

Отвечал Холблит голосом, громко прозвучавшим в чертоге:

– Кто называет Холблита дурнем и смеется над Сынами Ворона?

Отозвался голос:

– Почему бы дурню не подойти к мужу, который не может выйти навстречу гостю?

Нагнувшись вперед, чтобы вслушаться, Холблит определил, что голос доносится от одного из лож, и, приставив к столбу копье, открыл отмеченное им ложе и увидел, что там лежит старец, с виду чрезвычайно дряхлый и изможденный, а длинные, белые словно снег волосы его рассыпались по постели.

Увидев Холблита, старец усмехнулся тонким и скрипучим голосом и молвил не без насмешки:

– Здравствуй, пришелец! Есть будешь?

– Ага, – ответил Холблит.

– Тогда ступай в кладовую, – сказал старый кметь, – там на полках найдешь пироги, творог и сыр; ешь досыта, а когда покончишь с едой, загляни в уголок и там увидишь бочонок меда, отменного и посему крепкого, рядом найдешь кувшин и две серебряные чаши. Наполни кувшин и принеси его сюда вместе с чашами, тогда мы поговорим за питьем, приятным для старика. И поспеши! Иначе дважды дурнем назову я того, кто не торопится за мясом, когда голоден.

Тут Холблит расхохотался и, пройдя чертогом в кладовую, нашел мясо, наелся досыта и с питьем в руках вернулся к седобородому старцу.

Завидев его, тот хихикнул и сказал:

– Ну, а теперь налей нам обоим и пожелай мне чего-нибудь.

– Желаю тебе удачи, – сказал Холблит и выпил.

Старец же молвил:

– А я желаю тебе прибавления ума. Неужели ты можешь пожелать мне только удачи? Какая удача может еще посетить дряхлого старца?

– Но что же, – рек Холблит, – что же еще мог бы я пожелать тебе? Неужели ты бы хотел, чтобы я пожелал тебе помолодеть?