Повесть о Сергее Непейцыне
Шрифт:
«Верно, как увидел издали, так и задумал, что спросит», — решил Непейцын и поковылял дальше, поминая добром мосье Шалье, который выучил настолько, что смог объясниться с иностранцем.
Через несколько дней последовало продолжение разговора. Они опять обедали у Мордвиновых, но без Пристмана, которого вызвали в Севастополь, и Говард что-то рассказывал хозяевам. Как шепнул Сергею говоривший по-английски Саша, он возмущался непорядками в киевском остроге, который осмотрел проездом. После обеда старик стал прощаться и, указав на Непейцына, сказал, что просит проводить его
Непейцын ответил, что, во-первых, они принадлежат не ему, а дяде и матери, во-вторых, что живется им под дядиной управой достаточно и без обиды, и, наконец, что в России не принято отпускать крестьян на волю.
— Не принято?! — повторил Говард, приостановись и ударив в землю тростью. — То же сказал мне в Петербурге старый граф Воронцов! Но молодому стыдно не понимать, что владение людьми, как овцами, развращает душу… — Он сделал несколько шагов. — А тот, которого вижу за уборкой вашей комнаты, тоже принадлежит дяде?
— Он, пожалуй, единственный, которого я могу считать своим, — сказал Сергей.
— И он хороший слуга?
— Я ему жизнью обязан, — ответил Непейцын. И рассказал, как Филя отыскал его во рву, как выхаживал под Очаковом и здесь.
Слушая, Говард опять остановился.
— И вы продолжаете считать его своей собственностью, рабом? — воскликнул он. — У вас подобным образом принято благодарить за спасение от верной смерти?..
— Нет, именно его я собираюсь отпустить на волю, — сказал Сергей. И вправду он не раз думал о совершении такого акта в Великих Луках как о справедливой награде Филиной службы.
— Собираетесь? — возмущенно воскликнул Говард и отвернулся.
Он молчал до самого дома и только несколько раз возмущенно фыркал носом, а на прощание едва кивнул.
Перед сном Сергей думал о разговоре с англичанином. Почему никто больше не заговорил об этом? А ведь здешним приятелям — лекарю и мичману — он рассказывал обо всем, что сделал для него Филя. Или так въелось в русских людей представление, что крепостное состояние есть самое законное?.. Но сделать это лучше все-таки с согласия дяденьки… А может, немедля, чтобы Говарду нос у тереть?. Надобно, кажется, написать отпускную, потом засвидетельствовать в суде. А не потребуют доказательств, кому человек принадлежит? Ведь у него нет таких бумаг…
При следующей встрече Мордвинов с улыбкой спросил Сергея:
— О чем говорил с вами мистер Говард? Расспрашивал, где лечились, и удивлялся, как в гошпитале не уморили?
Сергеи рассказал, что было говорено и думано в тот день.
— Полагаю, что в вашем праве отпустить Филиппа, в суде не усомнятся, — сказал адмирал. — Следует на таком документе иметь подписи трех свидетелей, и я с удовольствием распишусь среди них. Но вы уверены, что дядюшка не оспорит сего акта?..
На другое утро Сергей зашел в суд, где, почуяв наживу, к нему подскочило сразу несколько канцеляристов. Один из этих по-здешнему «подсудков» за полтинник мигом, прямо набело, составил
Чтобы предупредить о появлении канцеляриста, Сергей отправился к Мордвинову. Но еще на крыльце его остановил Саша:
— Не ходите, адмиралу сейчас не до чего. Прескверную депешу привезли. На последний выговор он отвечал подробным отклонением обвинений, но закончил, что ежели не угоден князю, то может от должности устраниться. Надоело грубые нотации получать. Я тот ответ начисто переписывал, как Николай Семенович без писарского глазу обойтись хотел. А в нонешней депеше только и сказано, что просьба его об отставке принята и чтоб сдавал дела старшему члену Адмиралтейства. А он и есть Клавер, который всегда перед светлейшим и приспешниками его, адмирала, обносил…
«Надо переписать отпускную. — думал Сергей, ковыляя домой, — не до нее теперь адмиралу. Но как такого человека в отставку?.. И мое дело ни с места, хотя октябрь на исходе».
А дома его ждал знакомый плац адъютант с конвертом, содержавшим желанный аттестат за подписью князя Потемкина. Военной коллегии рекомендовалось находящегося на излечении от раны подпоручика и кавалера Непейцына назначить на вакантную нестроевую должность, ибо он безупречным поведением и храбростью в бою того заслужил. В конверте лежала еще записка от Иванова с пожеланием счастливого пути.
— Вот и кончилась наша херсонская жизнь! — воскликнул Сергей, обращаясь к Филе. И подумал: «Видно, тот же курьер адмиралу отставку привез, а мне радость!..»
Филя уже накрыл стол для обеда, и на нем оказались бутылки. Плац-адъютант пожелал Непейцыну доходной должности. Сидели уже за жарким, когда пришли Левшин с Василием Прокофьичем. Обед незаметно перешел в ужин, который участники назвали прощальным. Действительно, к концу его все обнимались, как перед вечной разлукой, и выпили на брудершафт.
Очевидно, мичман сообщил об этом вечере Мордвинову, потому что при первой встрече он сказал:
— Я слышал, любезный Непейцын, что вы собираетесь нас покинуть, и хотел предложить ехать на север вместе. Все веселей, и коляска у нас покойная, венская. Но боюсь, что сдачей должности задержусь с месяц. Однако не спешите отказом, подумайте.
Да, надо подумать. Трястись две тысячи верст по осенним дорогам в безрессорном тарантасе на своих лошадях или ехать в заграничной коляске на почтовых, тотчас перепрягаемых для превосходительного путешественника. Однако ждать месяц… Конечно, можно отправить своих вперед недели за три с наказом ожидать где-то около Москвы. Но как остаться без Филиных услуг?.. Вот подлая мыслишка! Этак и вольную дать нельзя — вдруг уйдет и без его стряпни останешься… Надо завтра все-таки переделать отпускную. А кого вписать вместо адмирала? Плац-адъютант не откажется, особенно если поставить бутылку-другую в виде празднования.