Повесть о суровом друге
Шрифт:
«Жена твоя... сядь, отдохни-ка,
Небось твои раны болят».
«Скажите мне правду скорее,
Всю правду!» - «Мужайся, солдат!
Толпа изнуренных рабочих
Решила идти ко дворцу:
Защиты искать с челобитной
К царю, как к родному отцу.
Надев свое лучшее платье,
И насмерть зарублена шашкой
Твоя молодая жена».
«Но где же остался мой мальчик?»
«Сынок твой?!. Мужайся, солдат!
Твой сын в Александровском парко
Был пулею с дерева снят».
«Где мать?» - «Помолиться Казанской
Старушка к обедне пошла,
Избита казацкой нагайкой,
До ночи едва дожила».
– Читай, читай.
– В голосе Васьки слышалась тоска. Разбирая с трудом Алешины каракули, я продолжал читать по складам:
«Не все еще взято судьбою:
Остался единственный брат,
Моряк и красавец собою...
Где брат мой?» - «Мужайся, солдат!»
«Ужели и брата не стало?
Погиб, знать, в Цусимском бою?»
«О нет, не сложил у Цусимы
Он жизнь молодую свою.
Убит он у Черного моря,
Где их броненосец стоит,
За то, что вступился за правду,
Своим офицером убит».
Вот какая печальная была эта песня. И заканчивалась она хорошими словами:
Ни слова солдат не промолвил,
Лишь к небу он поднял глаза,
Была в них великая клятва
И будущей мести гроза!
И все-таки жалко было Алешу Пупка, и Ваську, и себя самого...
6
Мы возвратились домой, когда на улице уже стемнело.
В землянке тускло светил каганец. Наши отцы, механик Сиротка и Мося о чем-то горячо спорили.
Мы с Васькой легли на скрипящий сундук. На душе было тяжело. Хотелось плакать от обиды за дядю Хусейна. За что его городовые топтали ногами? За что убили Алешиного попугая?
– И твоя правда, и моя правда, и везде правда, и нигде ее нет, услышал я голос Анисима Ивановича.
– Почему же нет правды, куда она девалась?
– Кошка съела правду.
– То-то и оно... Вот, скажем,
– Потому, что я еврей.
– Неверно!
– Анисим Иванович хлопнул ладонью по столу так, что заколебалось пламя над краем блюдца.
– А почему у Бродского на пальцах бриллианты, ведь он тоже еврей? Я русский, а живу как нищий. В чем тут дело?
– Во власти дело, в царе, - сказал мой отец.
Анисим Иванович взял со стола железную ложку и показал Мосе:
– Вот ложка. Кто ее сделал? Мы с тобой, рабочие. А завод англичанину Юзу кто построил? Опять же мы, рабочие. Кто дворцы царские создал? Кто корону царю отлил из золота и разукрасил бриллиантами? Мы, трудящий народ!.. Кто же, выходит, настоящий хозяин России? Царь? Нет, рабочий народ! Почему же он в лохмотьях ходит?
– Об этом и в песне поется, - сказал отец.
Кто одевает всех господ,
А сам и наг и бос живет?
Все мы же, брат рабочий!
– Возьми Егора: идет в сапогах, а след босиком, - продолжал Анисим Иванович.
– А колбасник Цыбуля сапожную фабрику имеет. Почему же один беден, а другой богат? А потому, что всегда так было: богатый обкрадывал бедного.
– Царь-батюшка повелел, - вступил в разговор механик Сиротка.
– Царь первый помещик, - добавил отец.
– Восемь миллионов десятин земли имеет. У царицы Александры Федоровны одних бриллиантов на десять миллионов рублей. Сколько можно на эти деньги накормить голодных?
– То-то и оно, - отозвался Анисим Иванович.
– Вот, к примеру, ведем мы войну. Кому нужно это кровопролитие?
– Богатеям, - ответил отец, - а теперь самое время нажиться на войне.
Анисим Иванович поддержал:
– Именно так. Я там был. Солдаты разуты и безоружны. Один стреляет, а трое ждут, когда этот горемыка примет свой смертный час, чтобы его винтовку взять. Немцы засыпают нас снарядами, а нам прислали на фронт три вагона икон и крестиков. И русский герой солдат идет с этим крестиком против германских пушек. Вот тебе и царь всея Руси!
– Шпионы кругом, - вставил Мося, - генералы - шпионы, министры шпионы. Сама царица - немка, что вы хотите?
– До чего довели Россию!
– вздохнул Анисим Иванович.
– Земля богата, народ великий. Весь мир этот народ может повести за собой, а вместо того мрет с голоду.
Анисим Иванович помолчал, точно ему трудно было говорить, потом заключил с горечью:
– Так и со мной: ноги были - жил помаленьку, а оторвало, - он развел руками, - что теперь делать? Куда идти? К царю? Так это он и отнял у меня ноги.
Васька уже давно с тревогой прислушивался к речи своего отца, а тут вскочил с сундука и со сжатыми кулаками подбежал к Анисиму Ивановичу:
– Батя, где живет царь? Где его хата?
Васька волновался. Голубые глаза его сверкали. Не дождавшись ответа, он бросился к моему отцу:
– Дядя Егор, где царева хата?
– До бога высоко, до царя далеко, - ответил за отца механик Сиротка.
Анисим Иванович обнял Ваську и погладил его белую нестриженую голову.
– Слушай, сынка, слушай и помни. Я, может, скоро помру, а ты помни: отца твоего царь-собака загубил.