Повесть о суровом друге
Шрифт:
– А богово окошко где?
– спросил Уча, косясь на Илюху черными, как два жука, хитрыми глазами.
Илюха презрительно хмыкнул:
– Не знаешь? Эх ты, а еще православный! Самое большое окно богово.
– А какое?
– спросил Абдулка Цыган, большегубый, коренастый татарчонок.
– Гм, какое... Отгадай!
Абдулка молчал. Мы тоже не знали. Тогда Илюха объяснил:
– Луна, вот какое!
Уча ядовито заметил:
– Значит, днем бог ничего не видит?
– Почему это?
– настороженно спросил Илюха.
–
Илюха громко засмеялся:
– Чудак-рыбак. Зачем луне светить днем, если и так видно? Другое дело - ночью, когда темно и надо светить.
– А сейчас бог видит что-нибудь?
– спросил вдруг Васька, сидевший до того в молчаливой задумчивости.
– Сейчас?
– Да.
– А то как же?
– поспешно ответил Илюха.
– Бог всегда все видит.
– А ведь луны нету, как он видит?
Васька удивил всех. И правда, как же бог видит в темноте, если луны нет?
– Тю, дурной, - возмутился Илюха, - ангелы на небе зачем? Они смотрят и обо всем богу рассказывают. У человека всегда слева ангел, а справа черт с копытами. Ангел от смерти спасает, а черт на грех наводит. Даже когда мы спим, ангелы караулят около подушки. Один раз интересный случай был. Просыпаюсь утром, открыл глаза, гляжу, а он сидит сбоку.
– Кто?
– Тебе ж говорят - ангел. Сидит на табуретке и дремлет. Я ка-ак вскочу, а он захлопал крыльями и улетел.
– Куда?
– спросил я, пораженный словами Илюхи.
– «Куда, куда»! Закудыкал. В трубу улетел.
– Там же сажа!
– Ну и что? Он в ставке искупается и опять чистый летит на небо.
– Врешь ты, Илюха, - с досадой проговорил Васька.
Илюха оправдывался:
– В божьем писании так сказано, а я здесь ни при чем. Да ты сам Леньке говорил про рай и про чертей, забыл, да? Забыл?
– Забыл я или не забыл, то мое дело, - хмуро отозвался Васька, - а врать, что живого ангела видел, незачем.
– Могу показать перо от крыла ангела, если не веришь.
– Опять врешь.
– Чтоб я провалился! Когда ангел вылетал в трубу, он зацепился за гвоздик, и перо выпало. Хоть сейчас идем, посмотришь, за иконами у нас лежит.
– То небось петушиное.
– Петушиное, как бы не так!
Ребята примолкли. Видя, что больше никто не возражает, Илюха, глядя в небо, блещущее звездами, продолжал:
– А во-он дорога в рай, видите, где звезды густой полосой тянутся. По этой дороге праведники после смерти идут в рай. Там у ворот стоит святой Петр с золотыми ключами и стерегет. У него на дурницу в рай не проберешься.
– Документы требует?
– простодушно спросил Абдулка.
Васька усмехнулся:
– Пачпорт!
– Не пачпорт, а крест на шее, - поправил Илюха.
– Если грешник крест будет заржавленный, а у праведника - новенький, сияет, как солнце. Если святой Петр увидит, что грешник хочет незаметно в рай пробраться, то сейчас его за шиворот - и под зад коленкой.
– А кто в раю живет?
– не унимался Абдулка.
–
– Еще кто?
– Я же говорил: праведники. Те, которые безгрешно жили на земле. Моя бабка там живет.
– Откуда ты знаешь?
– Во сне видел.
– Тю, во сне...
– насмешливо протянул Уча.
– Бабку видеть во сне к дождю.
– И вовсе не к дождю... А потом, я где видел бабку? В раю, будто она сидит под райским деревом и золотые яблоки ест. В раю хорошо. А возле ада, прямо у калитки, сидит на цепи страшная-престрашная собака о семи головах, Санхурха называется.
Хотя я чувствовал, что Илюха врет, все же было интересно слушать его рассказы.
Поздно в этот вечер разошлись мы по домам.
Ваське нужно было ложиться, чтобы утром не проспать на работу. Расставаясь, мы взяли друг друга за руки. Наверно, ему тоже было тяжело; он вздохнул и сказал ободряюще:
– Ничего, Лень. Зато денежек заработаю. Батька даст нам гривенник, и накупим мы целую шапку пряников и «раковых шеек», а хочешь - голубей купим.
– Голубей лучше, - сказал я, стараясь подавить слезы.
– Ладно, купим голубей: красноперых, чернохвостых, «монаха» одного купим...
Безрадостным был наступивший день. Потерянный, слонялся я по улице, не зная, куда себя девать. Поиграл возле калитки с Полканом: закидывал палку и заставлял принести обратно. Потом смотрел в щелку забора, как Илюхина мать стирала во дворе белье. Надоело и это. С тоской побрел я на речку, сел на камень у засохших камышей и, глядя на небо, стал считать облака. Вот проплыло первое, похожее на грязную рубаху с разбросанными рукавами, за ним второе, похожее на скачущего коня...
Интересно, на каком облаке сидит сейчас бог? Еще покойная бабушка рассказывала: есть у бога золотая книга, где записано, кто когда родился и сколько ему положено жить на земле. Про меня тоже записано. Хотя бы одним глазком поглядеть, сколько мне назначено жить! Я подчистил бы стеклышком свою жизнь и прибавил годика два, Сеньке-колбаснику стер бы лет десять. А его отца совсем вычеркнул бы из божьей книги. Пусть явится после смерти на тот свет, а бог проверит по книге и спросит: «Откуда тебя черти принесли? Ты в золотой книге не записан. Проваливай в ад!» - и по шее его, по шее. А в аду черти схватят колбасника за шиворот - и на сковородку: поджарься, голубчик, потанцуй на горячей сковородочке... потом в кипящей смоле посидишь да раскаленную плиту языком полижешь...
В размышлениях я не заметил, долго ли сидел у речки. Надоели облака и степь. Поднялся я и пошел домой.
А там нежданно-негаданно выпало счастье.
– Сынок, - сказала мать, едва я переступил порог, - сходи-ка на завод, снеси отцу обед. Я что-то занедужила, да и стирки много.
С трудом сдержался я, чтобы не заплясать. Пойти на завод - значит побывать у Васьки, увидеть, где он работает, поговорить с ним. А еще, слышал я, там куют снаряды для войны. Все это я увижу своими глазами.