Повесть о суровом друге
Шрифт:
Анисим Иванович сполз с кровати, надел шапку и хотел взобраться на свою тележку, как фон Графф остановил его:
– У тебя, оказывается, катушек нету. Так бы и сказал...
Фон Графф хотел уйти, но в это время вошел в землянку бородатый деникинец. В руках он держал целую охапку починенных сапог, ботинок и опорков.
– Ваше благородие, в сарае нашли, - доложил он.
Фон Графф прищурился, остановился перед Анисимом Ивановичем, играя плетью.
– Так-с...
– сказал он.
– Врешь, значит?
– И вдруг стеганул Анисима Ивановича плетью по глазам. Еще раз, еще!
Васька
– Калеку не трогай, - сказал он, упрямо опустив голову.
– А тебе чего надо, шмендрик?
– И, неожиданно обняв за голову, он прижал ему пальцем нос, да так, что брызнула кровь.
Оттолкнув Ваську в дальний угол землянки, фон Графф подошел к Анисиму Ивановичу.
– Чья обувь?
– Дите не смей трогать!
– крикнул Анисим Иванович, бледнея. Руки у него тряслись.
– Обувь чья, спрашиваю?
– И фон Графф потянулся за наганом.
– Моя.
– Для кого?
– Себе, на хлеб менять.
Фон Графф поглядел на тележку Анисима Ивановича, на обрубки его ног и с силой погрозил плетью:
– Я тебе, кукла безногая!.. Завтра кожу принесут, будешь служить на Добрармию.
– И фон Графф повернулся так резко, что повалил табуретку.
При выходе он опять стукнулся головой о притолоку и, совершенно озлившись, хватил ногой в дверь так, что она сорвалась с петель и вывалилась во двор.
Я выскочил следом за деникинцами и увидел на улице Сеньку Цыбулю. Прячась за углом, колбасник, как видно, поджидал белогвардейцев. Значит, он, предатель, и привел к нам фон Граффа. Не мог забыть своей злобы, мстил нам.
На другой день Анисим Иванович слог в постель, чтобы не работать на белогвардейцев, но фон Графф, к счастью, больше не приходил...
Уже завечерело, а мы всё стояли на чердаке и смотрели на затихший город. Вон там, за бугром в степи, Пастуховский рудник. Наверно, сейчас наши красноармейцы после стрельбы пьют чай с белым хлебом...
– Ох, есть хочется!
– со вздохом проговорил Илюха.
– Хотя бы корочку погрызть.
– Хлопцы, а у меня в сарае хлеб кукурузный спрятан, - похвалился Абдулка.
– Принеси, - заныл Илюха.
– Жалко, да?
– Ишь хитрый! Это я для мамки на шапку выменял. Мамка больная лежит.
Но все-таки дружба взяла верх: Абдулка сбегал к себе в сарай и скоро принес черствый, весь в паутине, ломоть кукурузного хлеба, а кроме того, два кусочка сахарина и жестяной чайник воды. Хлеб и сахарин мы разделили на части и стали пить «чай», по очереди потягивая из носика белого, побитого ржавчиной чайника.
– Ничего, скоро будем настоящий хлеб есть, - сказал я.
– Почему ты знаешь?
– Знаю. Скоро наши побьют беляков, и тогда хлеб начнется.
Илюха, Абдулка и Уча молчали. Потом Абдулка солидно заметил:
– Трудновато. За беляков Немция заступается.
Илюха мотнул головой, хотел что-то сказать, но закашлялся. Слезы выступили у него на глазах. Отдышавшись, Илюха прохрипел:
– Не знаешь, так молчи! Немция не заступается. Германия и Фифляндия за них, вот кто!
Я ухмылялся, потому что знал: Фифляндия не заступится.
– Давай поспорим, что Фифляндия не заступится!
– предложил я.
– Давай.
– На два лимона![12]
– Тю, что за два лимона купишь? Давай на сто лимонов.
– Давай!
Ребята разняли наши руки. В это время на чердак влез Васька. Наклонив голову, чтобы не удариться о низкие стропила, он подошел к нам и сел на деревянную перекладину.
– Вы что тут делаете?
Илюха оживился и пригрозил мне:
– Сейчас ты заплатишь мне сто лимончиков. Мы сейчас у Васьки спросим. Вась, а Вась, скажи: Фифляндия заступается за белогвардейцев?
– Не Фифляндия, а Финляндия.
– Васька взял чайник и напился из носика.
– А насчет того, кто заступается, то дело ясное: буржуи финские за белых, а рабочие за нас.
Илюха смущенно замолчал и, чтобы я не требовал с него сто лимонов, перевел разговор на другое:
– А скажи, кто победит: мы или белогвардейцы?
– Мы победим, - уверенно заявил Васька.
– У нас Буденная армия собирается.
– Какая Буденная?
– Красноармейцы все, как один, на конях и с шашками. Ух и смелые! А Буденный - командир, из бедняков. Сам в атаку ходит. Беляки если увидят его издалека, то сразу тикают... Один раз интересный случай был. Отца Буденного белые захватили в плен и говорят: «Выдай сына, отпустим». А он отвечает: «Подавитесь вы своими словами, чтобы я родного сына выдал». Тогда белые говорят: «Мы тебе кишки выпустим и собакам бросим. Живи до утра, а на рассвете казним». Узнал про это Буденный и поскакал к своему товарищу красному командиру. «Дай, - говорит, - полк кавалерии, мне надо отца выручить».
– «Не могу дать, люди мои устали».
– «Ну хоть сотню». «Не могу».
– «Тогда десяток бойцов дай».
– «Нет». Задумался Буденный: что делать? Ночь кончается, скоро отца расстреляют. Сел он на коня, взял с собой родного брата, и поскакали они на белых. «Первый эскадрон направо! Второй эскадрон налево!» - скомандовал Буденный. «Ура-а!» Увидели деникинцы Буденного, и давай бог ноги! Подлетел он с братом к тюрьме, отсек голову часовому, тюрьму открыл, взял отца, посадил на коня, и шукай ветра в поле!
– Ух, как интересно!
– выдохнул Абдулка.
– Расскажи еще, - попросил Уча.
– Вась, расскажи.
– Некогда.
– Васька подмигнул мне.
– Вась, а как ты узнал про Буденного?
– спросил Илюха, подозрительно прицеливаясь хитрым глазом.
– Сорока пролетала и мне рассказала, а тебе, рыжему, поклон передавала.
– Скорей бы прогнали белых, - сказал со вздохом Абдулка.
– Прогоним, чего ты беспокоишься?
– сказал Уча.
– Скинем их в Черное море, и нехай купаются с карасями.
– Поесть бы карасиков... жареных, - сказал Илюха, облизываясь.
– Карасиков... Тут картошки не видим, хлеба не достанешь, - сказал Уча с досадой.
– А помните, как мы обедали в столовой при Советской власти? спросил я.
– Фартовая была жизнь, - согласился Васька.
– А будет еще лучше. Надо только Деникина разбить, чтобы война кончилась.
– Скажи, Вась, какая будет жизнь?
– Правда, расскажи, - попросил я.
– Тогда такая жизнь придет, что у вас головы не хватит понять.