Повесть о юности
Шрифт:
Феликса пришлось снять, и вместо него старостой класса выбрали Игоря.
Вот и еще един из вариантов все той же, волновавшей Полину Антоновну темы о неразумной любви.
Семья у Феликса как будто вполне благополучная: отец — полковник, мать — заведующая какой-то лабораторией, и бабушка. Когда Полина Антоновна бывала у них дома, она заставала чаще всего бабушку и от нее многое узнала о детстве Феликса.
С бабушкой у Феликса было связано все его детство. Отец был на войне, потом надолго задержался в армии и только недавно вернулся в семью. Мать очень много работала, и Феликс всегда оставался с бабушкой, хлопотливой, беспокойной старушкой. Феликс не понимал, почему она все время суетится, хлопочет, и не ценил котлеток,
— Феликс, ешь!.. Феликс, кушай!.. Феликс, отойди от окна!.. Феликс, не поскользнись!.. Феликс, не упади!.. Феликс, не бегай!.. Феликс, не мажь ручки!
И так всегда и везде, на каждом шагу: Феликс, Феликс, Феликс.
Феликсу хочется гулять, но у бабушки стряпня, у бабушки что-то неприветливо шипит на сковородке, а одного его она отпустить не может.
— Феликс, а ты гуляй в форточку! — предлагает любящая бабушка.
— Не хочу в форточку! Я на улице гулять хочу!
— Феликс! Но ведь на улице ребята. Они такие хулиганы, такие безобразники!
Феликс пошел в школу — и тут его тоже нужно оберегать, нужно и проводить и встретить. Вдруг его обидят ребята, шапку отнимут, изобьют, вдруг невесть что сделают.
Бабушка была на редкость доброе существо: для своих, для родных, для близких она ничего не жалела и готова была отдать самое себя. Но в окружающих, во всем и везде, она большей частью видела только плохое, враждебное и старалась внушить это и внучку Феликсу.
Сохранив свои сложившиеся в дореволюционной чиновничьей среде понятия о воспитании, она во что бы то ни стало хотела сделать из своего внучка «воспитанного», примерного мальчика-паиньку, который сидел бы на стульчике и молчал. А Феликсу хочется бегать, хочется играть и принимать участие в той запретной, но необыкновенно интересной и привлекательной жизни, которая развертывается здесь же, за окном, во дворе, на улице. Феликс иногда ломал все запреты и, воспользовавшись тем, что бабушка ушла в магазин, забирался вместе с ребятами на крышу или принимал участие в какой-нибудь другой ребячьей проделке. Но ему не везло. Почему-то получалось всегда так, что это обнаруживалось или с ним что-нибудь случалось — то штаны разорвет, то нос расцарапает. И тогда начинались «ахи» да «охи», упреки и всхлипыванья. Потом приходила с работы мама, усаживала сына против себя и начинала «шевелить совесть» и «будить сознание». Мама была строгая, серьезная, считала, что бабушка не в меру балует внука, и сама потому ничего не прощала.
Феликс терпеливо выслушивал нравоучения, но они проходили мимо его ушей, вины своей он не понимал и не знал, чего, собственно, от него хотят. Но он видел, что причиняет маме неприятности. А мама приходила с работы всегда очень усталая, и неприятности ей он причинять не хотел. Чтобы успокоить маму и бабушку, он просил у них прощения, давал слово вести себя хорошо. Феликс действительно некоторое время после этого старался избегать ребят, пока его не увлекало новое затеянное ими предприятие. Тогда к старым упрекам прибавлялись новые:
— Ты обманщик!.. Ты не умеешь держать слово! На тебя нельзя положиться!
Обманщиком Феликс не хотел быть и теперь обещал, что больше не будет обманывать, будет держать слово.
Но вот ребята затеяли состязание: поставили на тумбу бутылку и стали кидать камнями. Кто первый попадет и разобьет? Феликсу хотелось отличиться перед ребятами в этом состязании и первым попасть в бутылку, — он тоже стал кидать камни. Ему казалось, что это совсем легко, но камень у него почему-то полетел совсем не туда, куда нужно, и попал в девочку, игравшую в стороне. Мать девочки пришла с жалобами на Феликса к бабушке.
Потом компания ребят затеяла идти купаться на Москву-реку. Увязался с ними и Феликс. На реке было весело — кидались песком, брызгались водой. Домой вся ватага пошла другой, необычной дорогой: шли разными дворами; подсаживая друг друга, лезли через забор; протискивались в какую-то дыру и попали на лесной склад. За ними погнался сторож, кто-то из ребят, отбиваясь, ударил его. Раздались свистки, поднялась тревога, все разбежались, а Феликса, одного из всей компании, схватили и отвели в милицию. Вызвали мать, сделали ей внушение и передали дрожащего от страха Феликса с рук на руки. Мать выстегала его ремнем и заперла в ванную комнату.
Это происшествие явилось для него переломным. Бабушка могла радоваться: внучек Феликс стал тихоней, паинькой, начал бояться дворовых ребят и больше в их компанию не лез. Феликс стал всего бояться — боялся мамы, строгого взгляда ее холодных глаз, боялся ребят, боялся милиционеров. Он мало дрался, и если дрался, то его били и он взывал о помощи.
— Бабуня! — кричал он во все горло, как только над ним нависала опасность.
Его так и прозвали тогда — «бабуня».
Вот так и рос он — со строгой матерью и вредно-доброй бабушкой, пытаясь приноровиться и к той и к другой. Он старался избегать всего, что осложняло, затрудняло жизнь. Делал он это без большого усилия над собой — мальчик он был добрый, мягкий и податливый. Он любил рыбок в своем аквариуме, любил растения, сажал семечки лимонов, апельсинов, вырастил довольно большую финиковую пальму и с любовью ухаживал за своей «плантацией», заполнившей все окна квартиры.
Словом, он был не боец.
Это качество обнаружилось у него и в общественной работе. Полину Антоновну всегда раздражала неуязвимо-обтекаемая форма его выступлений: «У нас дисциплина плохая, у нас есть списывающие, прогуливающие». А сказать, кто нарушает дисциплину, кто списывает, кто прогуливает — на это у него не хватало смелости. Поэтому, раздумывая летом о жизни класса, Полина Антоновна решила, что Феликс не справится с работой старосты и что его нужно заменить. Но осенью Феликс неожиданно и очень неплохо проявил себя при посадке детского парка на окраине района. Работу эту проводил райком комсомола, привлекая к ней все школы, но далеко не все они хорошо и дружно откликнулись на это мероприятие.
Рубин, бывший тогда секретарем и считавший себя проводником всех указаний райкома, взялся за это дело с необычайной энергией. Впрочем, он чуть не испортил все — его повелительный тон отталкивал ребят, вызывал споры, и работа шла плохо. И вот тут-то Феликс — с его дружеским: «Ну, народ, народ!» — оказался вдруг той силой, которая сплотила ребят.
Полина Антоновна заметила это, учла и решила подождать с заменой Феликса и получше присмотреться к нему. Но во всей остальной работе Феликс продолжал придерживаться той же тактики трусливого невмешательства в жизнь: сам прятал мел, сам подбирал бумажки с пола, стараясь создать без больших осложнений и конфликтов видимость порядка в классе. История с пирушкой показала, наконец, что мириться с таким невмешательством больше нельзя.
После снятия Феликса с работы старосты класса к Полине Антоновне пришел его отец. Он был прямой противоположностью жене: мягкие черты лица, мягкий, вдумчивый взгляд и даже чуть пухлые губы напоминали Феликса. Погоны полковника и две полоски орденских ленточек на груди говорили, однако, что эта кажущаяся мягкость не помешали ему с честью выполнять свое дело в жизни.
— Я должен извиниться перед вами, — сказал полковник. — До сих пор я не принимал участия в вашей работе с моим сыном.