Повесть о юности
Шрифт:
— А как он к ней относится? — спросила Полина Антоновна.
— Он-то? — разговорчивая хозяйка на минуту задумалась. — Боится он ее. А любит! Нет, он ее любит! Да если б я на его месте была, да я… Не знаю, что б сделала! А он… Да от мальчишки, я так думаю, и требовать много нельзя! У меня у самой вот: и девчонка есть и мальчишка. Девчонка-то все ластится: «муля» да «муля». Это она так меня вместо «мамули» зовет. А сын… Вот он, — она кивнула головою на мальчика, — сидит и хоть бы что! Да и какой это мальчишка, если он лизаться будет? Так и Васютка! По-своему он тоже ласковый. Видишь, иной раз кипит в нем все, а ничего — держится!..
Полина Антоновна
Бывают ли родители, которые не любят своих детей? Бывают, как бывают и другие уродства в жизни. Но уродство не есть закон. А если говорить о законе, каждый родитель по-своему любит своих детей. Но вот в этом «по-своему» и коренится причина многих уродств.
Полина Антоновна затруднялась еще найти точную формулировку для тех мыслей, которые возникали у нее в связи с этим вопросом. Но для нее было совершенно ясно, что некоторые родители любят не столько детей, сколько свою любовь к ним. Для себя она называла это любовным эгоизмом. Конечно же, это эгоизм, когда не личность ребенка, не его подлинные интересы, не его будущая судьба и не его будущий характер, которые мать должна предугадать и за которые должна бороться, а чувства и настроения самой матери определяют ее поведение. Ах, ей жалко! Ах, она не может терпеть! Ах, у нее надрывается сердце! Ах, она не может примириться с тем-то и тем-то! И вот мамаша пичкает ребенка едой, когда он не хочет есть, кутает его, когда ему нужно закаляться, и все это только для того, чтобы ее собственное сердце было спокойно. Поэтому она малодушничает перед ним, когда он капризничает и даже издевается над ней, шлепает его, когда шлепать совсем не за что, и жалеет, когда жалеть нельзя. А в воспитании, как в жизни, нужно прежде всего иметь в виду личность человека — ведь каждая неоправданная уступка капризу и каждый незаслуженный шлепок уже в раннем детстве закладывают черты, из которых впоследствии разовьется характер.
Так из желания добра рождается зло.
Так, очевидно, и у Васи. Мать брошена мужем, мать оскорблена, издергана и, возможно, больна. Но мать, бесспорно, любит сына, мать напрягает все силы и искренне хочет, чтобы из него вышел хороший человек. И это ее хотение заслонило для нее человека со всеми его особенностями, она потеряла всякое чувство реальности и меры и превратилась в этакую Вассу Железнову. А мальчик любит мать и бережет ее, мальчик, возможно, понимает ее жизненную драму…
Полина Антоновна попыталась представить себе положение вечно виноватого в чем-нибудь человека, человека, вынужденного отвечать за каждую разбитую тарелку и выслушивать жалобы, что на него тратится вся жизнь его матери. Какое столкновение чувств и живых человеческих побуждений должно бушевать у него в душе! Какое сочетание утверждения и унижения, гордости и послушания, любви и протеста! Какое длительное, затянувшееся оскорбление!..
Отсюда — ранимость его, и настороженность, и готовность к отпору, и жестокая борьба за свое достоинство! Да, в школе он хочет отстоять свое достоинство! Его здесь преследует то же: «Трошкин, замолчи!.. Трошкин, прекрати!» Но здесь у него нет ни к кому нежных чувств, во имя которых нужно ломать самого себя. Здесь он — равноправный
Вот так осмыслив и представив себе образ Васи, Полина Антоновна поняла, что она очень и очень опоздала: в жизнь Васи давно нужно было вмешаться.
Полина Антоновна хотела уже уходить, когда хлопнула входная дверь и соседка, прервав разговор, сказала:.
— Ну вот, видно, и он!
Она выглянула в коридор и подтвердила:
— Он!
Вася оглянулся, увидел Полину Антоновну и растерянно остановился, звякнув ключами.
— Полина Антоновна?
— Да, Вася! Я к тебе!
Ей теперь было уже безразлично, с кем говорить, — ей нужно было поговорить и с тем и с другим, но поговорить в отдельности. Она вошла вслед за Васей в комнату, затворила за собой дверь и тут же, стоя, спросила:
— Почему вы это сделали, Вася?
— Полина Антоновна! — поняв, о чем идет речь, быстро-быстро заговорил Вася. — Не рассказывайте маме! Сделайте как-нибудь, чтобы мама не узнала!
— Нет, Вася! Этого сделать нельзя. Да и нельзя все скрывать. Нельзя строить жизнь на лжи и фальши. Нужно прояснять отношения, Вася! Вы мне скажите: почему вы это сделали?
— Я?.. Ну, так… По глупости.
— Почему — по глупости? Разве вы глупый?.. Вы, по-моему, совсем не глупый. У вас и голова не плохая и сердце. Так почему же?.. Ведь проще же было купить цветок и принести в школу.
— У меня денег не было…
— А мама?.. Вы маме говорили об этом?
— Нет! Что вы! — Вася опустил голову.
— Почему? Об этом нужно было прежде всего сказать маме!
Голова Васи опускалась все ниже и ниже, он начал теребить шапку, которую все еще держал в руках, щипать на ней мех.
— Вы что?.. Боитесь ее? — спросила Полина Антоновна.
Вася ничего не ответил, но из глаз его вдруг покатились крупные, как виноградины, слезы.
Полина Антоновна не хотела выпытывать у него всех секретов. Поэтому она решила не настаивать на ответе и не спрашивать о причине слез.
— Я оставлю записку, Вася. Пусть мама ко мне обязательно придет.
Вася молча поднял на нее глаза. В них была уже не мольба, а обреченность.
— Вы не бойтесь! — успокоила его Полина Антоновна. — Вам ничего плохого не будет. Но мне с ней обязательно нужно поговорить.
Полина Антоновна оставила записку, и на другой день к ней пришла мать Васи.
— Расскажите мне, как вы строите свои отношения с сыном? — сразу же спросила Полина Антоновна.
— Какие отношения? — попробовала было обидеться Надежда Ивановна. — Он для меня — всё. Вот и все отношения!
Но Полину Антоновну теперь уже не обманывали эти громкие слова, не обманывала и страстная нота в голосе, с которой эти слова были сказаны. Она ставила один за другим вопросы, и постепенно ей становилось ясным и бесспорно хорошее стремление матери руководить сыном, и желание оградить его от зла, рисовавшегося ее воображению, и в то же время полная ее беспомощность и неумение в воспитании сына.
— Надежда Ивановна! Дорогая! Я сама мать, сама вырастила сына и понимаю все. Редкая мать не плакала над своим сыном и не мучилась с ним: «Я всё тебе отдаю, а ты вот какой!» Но поверьте мне, вы затормошили его. Затормошили и забили!