Повесть о юности
Шрифт:
Не мог он заглушить в себе и тягу к музыке, этот новый побег своей души. В гитаре он разочаровался, — может быть, подействовал провал на вечере, может быть, сильнее оказалось новое увлечение — аккордеоном.
Летом, лежа с книгой в липовом парке, в Филях над Москвою-рекою, Валя услышал музыку. Густые, теплые, как летний вечер, звуки неслись из глубины парка, то затихая, точно тоскуя о чем-то, то снова усиливаясь, взлетая ввысь, — веселые, беззаботные. Валя забыл о книге и слушал, сгорая от зависти и желания. Если бы ему так играть! Ему бы аккордеон!
Он стал составлять всякие реальные и нереальные планы, как раздобыть его: то он начинал копить деньги, то будто
И вдруг эти мечты осуществились: приехал двоюродный брат Вали, военный. Он уезжал в длительную командировку, завез к ним на сохранение некоторые вещи и в том числе… аккордеон! И вот он у Вали в руках, широкие ремни на плечах поддерживают дорогой инструмент, пальцы ложатся на прохладные гладкие клавиши. Но… вместо звучных аккордов и красивых мелодий, о которых мечтает душа, — разрозненные, скрипучие звуки…
Валя ложится спать, закрывает глаза, и тотчас из темного угла кто-то скалит в злой улыбке зубы. Валя открывает глаза: это не зубы, это поблескивает перед ним ровный ряд клавиш, это аккордеон, его мечта, стоит рядом с кроватью на сундуке…
У Вали рождается жгучее желание: чего бы это ни стоило, но он должен научиться играть на аккордеоне! Он должен победить свою природу!
— В чем дело, Валя? Вы стали какой-то другой, — замечает Полина Антоновна.
Но что он может сказать ей на это, когда сам не знает, что ему нужно?..
«Боюсь, что я не гожусь к жизни, а я не хочу быть негодным! — записывает он в своем дневнике. — Вот я заставляю себя учиться, я проявляю волю. Но нельзя же каждый раз себя заставлять! Нужно, чтобы это вошло в плоть и кровь, привычкой стало, и даже не привычкой, а потребностью.
В общем, моя оценка моему моральному состоянию — три с минусом!.. Зол!»
«…Сдавали нормы на ГТО. Нужно было пробежать тысячу метров, два с половиной круга. Очень боялся — сердце слабое. Когда пробежал полтора круга, думал, что уже конец — больше не смогу. Собрал все силы, вырвался вперед. Когда же узнал, что осталось еще четыреста метров, совсем приуныл, появилось желание сойти с дистанции, но я не сошел и во всей группе пришел последним. Я думал, что не сдам, но, оказалось, сдал. Горд!»
«…Мое противоречие: нет связи между мыслями и делом. С собой ругаюсь: как это ужасно сознавать, что тебе не нужно делать этого, а ты делаешь, нужно делать это, а ты не делаешь. Я сознательно и, кажется, правильно оцениваю себя, свои поступки, знаю, что такое хорошо и что такое плохо, а веду себя плохо. Во мне точно два человека; один критикует другого, рассказывает, как нужно жить, работать, а другой слушает, а сам потихоньку делает по-своему. И вот я смотрю на себя раздвоенного, и кажется, что не стоит жить — впереди никаких перспектив, и все равно из меня ничего не выйдет.
А то вдруг, наоборот, разгорится такой оптимизм, что хочется горы свернуть, и я готов победить в себе индивидуалиста и лентяя…»
Спасение от «индивидуализма» Валя находил теперь в газете. Здесь он, «кустарь-одиночка», почувствовал себя членом коллектива, здесь он знакомился и сходился с товарищами, сталкивался с ними, спорил и горячился.
Компания вокруг газеты подобралась небольшая и очень разная по характерам ребят. Злой и беспощадный Игорь был членом редколлегии. Он писал заметки, а главное — рисовал замечательные карикатуры — «На мольберте художника» и «Зарисовки на ходу». Трудно было сказать, что создавало боевой и напористый дух газеты — искренние и интересные заметки Вали
Борис из редколлегии вышел, но отрываться от газеты не хотел. Он тоже писал заметки и вел отдел международных обозрений, подписываясь:
«Международный обозреватель Б. Костров».
Старательный Витя Уваров тяжело переживал свою прошлую бездеятельность в газете и, в поисках своего голоса, придумал отдел «Культурометр». На рисунке, открывавшем этот отдел, был изображен некий прибор, представлявший собой нечто среднее между электрическим счетчиком и магазинными весами — со шкалой и стрелкой. Стрелка стояла около ноля, показывая культурный уровень класса. В «Культурометре» помещались заметки на темы «Как мы говорим», «Как мы себя ведем» и очень понравившийся всем «Толковый словарь 9-го класса «В».
«Ни бум-бум!» — это выражение значит, что произносящий его ничего не знает.
«Засыпаться» — это происходит тогда, когда учитель засыпает ученика вопросами, а гот на них не отвечает.
«Сдувать» — способ быстрого распространения правильного решения задачи путем простого переписывания его.
«Сдирать» — см. «Сдувать», но с особым смысловым оттенком, трудно уловимым для неискушенного уха.
«Трухать» — по новейшим исследованиям корне-образования этого слова оно происходит от древнего русского слова «трусить». Но в этом новейшем выражении несравнимо больше силы и выразительности. В нашем классе введено в употребление известным знатоком русского языка Василием Трошкиным».
Медлительный и немного мечтательный Миша Косолапов, тоже художник, как и Игорь, но совсем другого, «декоративного» склада, оформлял газету — писал заголовки и «шапки». Делал он это с такой тщательностью, что часто задерживал выпуск газеты, а Валя твердо решил выпускать ее три раза в месяц: точно — первого, одиннадцатого и двадцать первого числа. На этой почве у него были постоянные столкновения с Мишей.
Но больше всех работал в газете сам Валя. Теперь он всю жизнь класса рассматривал с точки зрения того — интересно это или не интересно для газеты? Он прислушивался и присматривался ко всему — «ловил моменты». В результате в каждом номере появлялись его статьи и заметки, всегда живые, интересные.
На площадке третьего этажа вертится, как юла, Сухоручко. Он радостно улыбается и сообщает каждому встречному потрясающую новость.
Сегодня на уроке химии он получил отметку, которую ни разу не получал за все время прохождения курса наук. Не очень разнообразный набор его отметок пополнился новой, невиданной, необыкновенной, можно сказать — уникальной. Это-то и вызывает необычайную радость Сухоручко, радость коллекционера-марочника, доставшего вдруг оригинальную марку времени царя Гороха.
Вы, конечно, тоже горите желанием узнать, что за удивительную оценку получил Сухоручко по химии? Мы рады удовлетворить ваше желание. Знайте все: отметка эта действительно редкостная — два с двумя минусами».
О Сухоручко писали почти в каждом номере. Ребята решили не оставлять его в покое до тех пор, пока не будет пробита броня не то бездумной, не то наплевательской иронии, которой он отгородился от критики.
Однако не забывали и других, старались затронуть то одного, то другого, то третьего, пытаясь расшевелить ребят, разозлить и заставить отвечать, спорить, не соглашаться или, наоборот, поддержать газету. Но «народ безмолвствовал», и редколлегии порой приходилось думать: о чем писать?