Повесть о золотой рыбке
Шрифт:
Он садится рядом с матерью и прижимается лицом к ее плечу. Завтра они снова расстанутся, маму посылают в санаторий, надо успеть все рассказать ей. Только бы она снова не расстроилась, только бы поверила, что все у него теперь будет хорошо.
Мама гладит Сашку по голове, как гладила в далеком детстве, много лет назад.
— Совсем большой стал,— задумчиво говорит она, и Сашка чувствует, как вздрагивают ее пальцы.— Надо на работу устраиваться, сынок... нельзя больше так...
И Сашка
— Прочитай... Это от Лены Казаковой.
Мать долго читает письмо, беззвучно шевеля губами, потом поднимает на Сашку глаза:
— Уехать хочешь? Сашка кивает.
— Хочу, мама. Трудно мне здесь... С дядей Васей я запутался... Да и вообще... Кто я такой? Сашка Король, кисловский спекулянт... Не хочу больше быть Королем. Я ведь Королев, а никакой не Король... Я там в школу снова пойду... в вечернюю, работать буду. На электросварщика выучусь или еще на кого... И Ленка там. И ты приедешь... Я только устроюсь, напишу тебе, ты и приедешь.
Мать вздыхает и возвращает Сашке письмо.
— Ну что ж, Сашенька, решил — отговаривать не буду. Только запомни, родной, сам человеком не станешь — везде тебе будет плохо, в какие бы края ни заехал... И еще вот о чем я тебя прошу, сынок: дай слово, что, пока из санатория не вернусь, никуда не поедешь. Иначе ни лечиться там я не смогу, ни отдыхать. А мне очень надо чуток окрепнуть... Это ж не долго, три недели всего...
— Ладно, мама, три недели я обожду. Слово...
... И вот уже минула неделя с маминого отъезда, и вторая пошла.
Сашка потихоньку готовится в дорогу.
Пробежал взглядом по аквариумам — кучу денег можно бы еще выручить, если б успеть распродать, а впрочем — к черту эти деньги, наторговал немного да мать оставила — на первый случай хватит. Что он — тюфяк какой, сам на себя не заработает?!
«Оставлю это добро Юрке, пусть пользуется,— думает Сашка, привычными движениями протирая стекла.— А не захочет — в клуб может отдать, хоть так с Сергеем Ермолаевичем за погибших рыбок рассчитаюсь... Простил он меня, Юрка говорил. А разве в этом дело? Я сам себя не простил и никогда не прощу... Ну если б я совсем несмышленышем был, тогда понятно... А так — знал, чем это кончится, знал, а все-таки потянулся за дядей Васей. Счастье еще, что поправился «профессор», иначе конец был бы мне».
Сашка зябко повел плечами и вздохнул. Потом вытащил из-под кровати чемодан и начал укладываться. Взял только самое необходимое — рубашки, брюки, кожаную куртку на сверкающих «молниях», но чемодан оказался полнехоньким, и он придавил крышку коленом, чтоб замкнуть его.
Крышка не поддавалась. Сашка так завозился с ней, что даже не услышал, как скрипнула дверь и в комнату вошли Юрка и Сергей Ермолаевич.
— Погоди, помогу,— с порога сказал Юрка. Вдвоем мальчики быстро справились с чемоданом.
Саша защелкнул замки.
— Уезжаешь? — спросил Сергей
— Мать вернется из санатория — уеду,— стараясь казаться как можно беззаботней, ответил Сашка.
— Куда, если не секрет? — Сергей Ермолаевич сел на табурет.
Видно было, что ему трудно стоять.
«Здорово сдал старик»,— подумал Сашка, искоса глянув на его заострившееся лицо, изрезанное глубокими морщинами, и, чтоб отогнать подступившие слезы, грубо отрезал:
— А вот это как раз секрет.
— Что ж, секрет так секрет,— пошевелил мохнатыми бровями Сергей Ермолаевич.— Только у нас к тебе, Саша, есть большая просьба: помоги до отъезда одно дело сделать.
— У кого это — у вас? — насторожился Сашка.
— У меня, у Юрки, у Кузьмы Кузьмича... Сашка побледнел.
— Чего вы от меня хотите, Сергей Ермолаевич? Я виноват перед вами... Очень виноват... Ну надавайте мне по морде, если охота. А зачем я вам еще понадобился? Я уеду, больше вы никогда меня не увидите...
Сергей Ермолаевич посмотрел на взлохмаченного паренька с хрупким белым шрамом над вздрагивающей верхней губой, и ему вновь до боли сердечной стало жалко его.
— От нас-то ты уедешь,— негромко сказал он,— а вот от самого себя куда денешься? Не так это просто — от самого себя убежать, от прошлого своего. И тебе, прежде чем уехать, надо со своим прошлым рассчитаться.— Сергей Ермолаевич постучал палкой о пол.— Правда, ты трус, Сашка, прости меня за резкое слово, это трусость тебя во все твои беды толкнула, так что, видно, и говорить тут не о чем. Пошли, Юра.— Сергей Ермолаевич встал и принялся дрожащими пальцами застегивать пальто.
— Я останусь,— негромко ответил Юра,— я никуда не пойду.
Сашка с благодарностью посмотрел на товарища, потом взял из рук Сергея Ермолаевича палку и вновь усадил его на табурет.
— Не такой я трус, как вы думаете. Что я должен сделать?
— Вот это другой разговор,— обрадовался Сергей Ермолаевич.— Прежде всего помоги нам клуб подготовить к открытию. Надо все так устроить, чтоб ни одного мальчишку оттуда на рынок не потянуло. А в воскресенье дядю Васю обложим, как медведя в берлоге. Кузьма Кузьмич вот что предлагает...
Сергей. Ермолаевич проверил, плотно ли прикрыта дверь, поманил к себе мальчишек и принялся что-то им нашептывать. И веселые лукавинки запрыгали в его глазах, и грозно зашевелились косматые, кустистые брови.
СКОЛЬКО ВЕРЕВОЧКЕ НЕ ВИТЬСЯ...
Какая-то смутная тревога не давала в последнее время покоя дяде Васе, заставляла его вздрагивать при каждом скрипе двери, по ночам поднимала с постели. А ведь все, кажется, шло как по маслу, и он сам цепкой рукой направлял события, и никаких неприятностей не сулило будущее.