Повесть о золотой рыбке
Шрифт:
Сашке вдруг стало до боли жалко ее, хотя он понимал, что сама Анна Михайловна во всем виновата и не за что ее жалеть.
— Да вы не убивайтесь так, Анна Михайловна,— пробормотал он.— К людям же поехала, не пропадет...
— Да как же мне не убиваться, соколик ты мой! — вновь запричитала Анна Михайловна.— Как же мне не убиваться, если для одной только Ленки и жила, об одной ей думала. Да я ж ей добра наготовила — на всю жизнь хватило бы.— Она метнулась к шкафу, распахнула его и начала кидать на ошеломленного растерянного Сашку шубы, кофточки, платья, туфли...
Он
А Анна Михайловна все кидала и кидала их, словно фокусник в цирке.
— Видал? — задыхаясь, крикнула Анна Михайловна.— А она ж ни единого платьишка смениться не взяла! В стареньком пальто уехала, без копеечки денег, подавись ты, мол, своим добром, не нужно оно мне. А что, оно мне нужно, что ли? Мне нужно одеваться-наряжаться, на людях красоваться, я у тебя спрашиваю?
У Анны Михайловны растрепались волосы, страшная и жалкая, стояла она перед пустым распахнутым шкафом.
Константин Яковлевич сидел в уголке, обхватив руками седую голову, и лихорадочно дрожали его пальцы.
— Успокойтесь, Анна Михайловна,— вновь осторожно сказал Сашка.— Ну побудет она в Сибири годок, вернется...
— Нет, Сашенька, не вернется,— покачала головой Анна Михайловна.— Не знаешь ты ее, голубь мой, упрямая она, гордая... Это я, дура старая, во всем виновата, я на рынок ее гнала, лупцевала сколько раз... А того не видела, что ей уже шестнадцать годков стукнуло, что она взрослая уже...
Анна Михайловна прижалась к дверце шкафа, задыхаясь от плача, и Сашка с горечью подумал, что, когда он уедет, его мама тоже, наверно, будет вот так плакать и причитать... А кроме нее, в дорогу Сашку и проводить никто не придет, разве что Юрка на вокзал заявится, потому что всех его друзей давно оттерли рыбки, крошечные аквариумные рыбки с красивыми звонкими названиями.
У стены, на такой же полке, как дяди-Васина, стояли аквариумы Анны Михайловны, и, чтоб хоть немножко отвлечь, успокоить ее, Сашка заговорил про неоновых рыбок.
— Это совсем просто,— торопливо говорил Сашка, боясь, что Анна Михайловна перебьет его,— вот идемте я вам покажу, и через две недели у вас будут свои мальки.
— А зачем мне теперь это все? — покачав головой, ответила Анна Михайловна.— Зачем мне болото это? — Она показала на огромные аквариумы, выстроившиеся вдоль стены.— Я ж для нее старалась, копила, все думала, чтоб ей легче прожить было. А теперь... А теперь перебить все это хочется к чертям, опостылело... Вот оправлюсь только немного, объявление на рынке повешу, все до последнего сачка продам. За бесценок отдам, только б мои глаза на это не глядели. Хватит, сыта по горло.
– — Я как-нибудь загляну к вам,— сказал Сашка.— Может, Ленка письмо пришлет, адрес возьму.
— Загляни,— кивнула Анна Михайловна, и у нее опять задрожали губы.— Только не жду я от нее писем...
Константин Яковлевич закрыл за Сашкой дверь. Сашка вновь погладил собаку и торопливо зашагал домой.
«Попрошу завтра Юрку навестить Сергея Ермолаевича. Если он ничего, надо тут же начать все распродавать, к отъезду готовиться. А то как вывесит Анна Михайловна объявление,
ЧУЖИМИ РУКАМИ
Воскресенье выдалось солнечным, безветренным. Шесть банок с рыбками и целый ворох водорослей повезли Сашка и Юрка на рынок. Полностью опорожнили часть аквариумов, и Сашка спустил с них воду.
Дядя Вася задерживался, Анны Михайловны не было, и никогда еще не видел Юрка Сашку таким щедрым. Он продавал скалярий по цене меченосцев, без единого слова уступал рыбок мальчишкам, у которых вечно не хватало то десяти, то двадцати копеек, и только время от времени опасливо вертел головой — высматривал дядю Васю.
Рыбок и водоросли разбирали быстро, и, когда дядя Вася наконец появился и поставил свою сумку на прилавок рядом с Юркиной, у мальчиков почти все уже было распродано.
— Побудь, продашь остатки, я новых привезу,— шепнул Сашка Юрке и исчез.
Юрка продавал рыбок и присматривался — не принесет ли кто-нибудь большой аквариум? Во внутреннем кармане пиджака у него лежало двадцать рублей — бывшая «Библиотека приключений». Утром Сашка подтвердил: «Возьмешь любых рыбок, каких захочешь. И растений дам, и улиток, и всякой всячины. Да только поскорее, а то достанутся тебе самые остатки».
Поэтому да еще потому, что не надо было торговаться за каждую копейку, настроение у Юрки было превосходное.
Дядя Вася достал из сумки банку с рыбками, одну-единственную, и повернулся к Юрке:
— Мне отлучиться надо, сынок. Может, и этих заодно продашь? Барбусов копеек по восемьдесят пусти, скалярий — по рублю, меченосцев можешь отдать по полтиннику. Меньше будут предлагать — особо не торгуйся, рублей десять за всех выручишь, и на том спасибо. Сделай, а?
— Сделаю, дядя Вася,— улыбнулся Юрка,— мне все равно здесь стоять.
«Чудеса, да и только,— подумал он.— Что это за эпидемия на них напала, добрые все такие стали, хоть ты их, как мама говорит, к ране прикладывай».
— Хорошие рыбки! — весело закричал Юрка.— Покупайте рыбок!
Первыми дяди-Васиных рыбок у него купили двое совсем маленьких ребятишек, второклассники наверно, не старше. Юрка выловил им красивого тигрового меченосца с бархатно-черным мечом и зеленую самочку. Потом какая-то тетенька взяла вуалевых скалярий и пару суматранусов.
Не успел Юрка пересадить рыбок ей в баночку, как к нему подошли двое мужчин. Одного, смуглого, в высокой каракулевой папахе и черном зимнем пальто, он видел на рынке в прошлый выходной. Сашка говорил, что его фамилия не то Зыков, не то Лыков. В Минске этот Зыков-Лыков появился недавно, так что мальчики ничего о нем не знали.