Повесть об отце
Шрифт:
Вместе с Семеном Павловичем побывали на вокзале. Отец получил телеграмму от Вячеслава Шишкова и неправильно прочел ее. Было написано, что Шишков приедет в середине недели, а отец прочитал: «в среду». Ждали целый час. Пришел московский поезд без Вячеслава Яковлевича (он прибыл 30 августа).
Когда возвращались с вокзала, Подъячев советовал мне:
— Я с восемнадцатого в партии. Вы, матушка, запишитесь в комсомол. Грех такой образованной и не нести знания в массы. Вы развитая, там будете лекции читать малознающим, и вам полезно будет. А потом и в вуз попадете.
Говорил он с передышками, не особенно
Вечером я читала «Тридцатилетнюю женщину» Бальзака. В мою комнату вошел Семен Павлович:
— Что читаете, матушка?
Я сказала.
— Господи, какая старина! — воскликнул он.
Вышел и вернулся опять с коробкой шоколадных конфет:
— Вот с конфетками-то веселее будет. Вы любите конфетки?
Нас удивляла и радовала внимательность и доброта Подъячева. Увидев, что у моего брата Коли нет обуви, в школу ходить не в чем, он дал 10 рублей на ботинки.
— Вы, Тоня, напишите мне, когда у вас не будет денег, я вышлю.
Забежим немного вперед. Февраль 1934 года…
17-го в зале оргкомитета Союза писателей по улице Воровского лежал на возвышении, обтянутом черным бархатом, утопая в цветах, Эдуард Багрицкий. На другой день это место занял Семен Павлович. Красный гроб Подъячева был осыпан гиацинтами, белыми цветами. В ногах стоял портрет его. У ног же — венок из железных дубовых и кленовых листьев с надписью: «От ячейки ВКП(б) писателей». На стене висел плакат со словами покойного, в которых выразилась его вера в народ и в то дело, которому он служил.
В почетном карауле я, студентка Литературного института, стояла вместе с отцом, вызванным в Москву Анатолием Семеновичем. Как изменились дорогие черты Павлыча! Длинное желтое лицо, еще более заострившийся нос, тонкие бескровные губы… Он уже не слышал восхитительно-печальной музыки Моцарта и Бетховена, а живой так любил музыку и как-то в беседе сказал, что особенно ценит творчество Эдварда Грига, уходящее корнями в народные мелодии.
Человек, в худой, измученной житейскими невзгодами груди которого билось горячее, бескорыстное, отзывчивое сердце, уходил навсегда…
…Только желтоглазый поезд унес из Ярославля Подъячева, как на смену ему прибыл Вячеслав Яковлевич Шишков с женой Клавдией Михайловной.
Придя из школы, я узнала, что Шишковы уже побывали у нас, их привел в наш дом знакомый библиотекарь. Отца они застали за переплетным столом в неизменном фартуке. На другой день, 31 августа, я сбежала с урока математики, чтобы успеть приготовить букеты садовых и полевых цветов для своей учительницы музыки Н. Л. Трефолевой и для Шишковых. В 12 часов дня поехали с отцом на трамвае в город, чтобы встретиться с друзьями в гостинице «Европа», где они остановились.
Впервые Малютин услышал о Шишкове в Барнауле в 1915 году от Г. Н. Потанина и тогда же прочитал его рассказ «Ванька Хлюст». Прочитав затем в разных изданиях сибирские произведения Шишкова «Краля», «Чуйские были» и другие, он покорен был их простотой, жизненностью, чудесными картинами природы, красочным и певучим языком.
Клавдия Михайловна радовала своей молодостью и веселостью. Вячеслав Яковлевич — высокий, в светло-сером костюме и белых полуботинках, казался гораздо моложе своих лет. Оба любили музыку. Тут же писатель присел за пианино и под свой аккомпанемент спел песню о граде Китеже.
Шишковы приходили к нам, и увлекательные беседы продолжались допоздна. Отцу было подарено несколько книг — «Цветки и ягодки», «Спектакль в селе Огрызове» и другие. На одной из них было написано:
«Энтузиасту русской литературы, дорогому Ивану Петровичу Малютину с большим уважением Вяч. Шишков. 2/IX-29 г.».
Были и шуточные надписи, гласившие, что книга подарена «после 18-го стакана чаю с вареньем», адресат именовался «странноприимным, любвеобильным хозяином», а автор книги — «бродячим человеком». Он действительно много странствовал по родной земле и бывал за рубежом, общался с много видевшими людьми и потому мог рассказать немало любопытного.
Сколько интересного, связанного с жизнью, политикой, литературой, пришлось услышать из уст писателя! Он вводил нас в мир своего творчества, жаловался на незаслуженные нападки критики. По нашей просьбе Шишков мастерски прочитал несколько своих рассказов — «Гумага», «Холодный душ», «Настя», «Плотник», «Шеф», «Кикимора».
Вячеслав Яковлевич не только много давал, но и много брал. Он живо интересовался ярославской стариной, древними соборами и зданиями, старинной мебелью из красного дерева, старинной финифтью, которую очень любил и в которой знал толк. У Трефолевых с любопытством рассматривал финифть, у фотографа Галактионова, где в нескольких видах коллективно фотографировались, оценил старый диван красного дерева, на ярославском рынке купил у старьевщика иконку Николая-чудотворца. Позднее это жадное любопытство к прошлому помогло при работе над «Емельяном Пугачевым».
Маститый художник внимательно осматривал фабрику «Красный Перекоп», подолгу беседовал с рабочими, читал им свои произведения. Он выступал на собрании ярославских литераторов и делился опытом работы Ленинградской писательской организации. Начинающим авторам советовал вести записную книжку, разъяснял им значение поэтической формы (в «искусстве самое главное — как писать»).
Встречи продолжались. В мае 1932 года и еще две весны подряд Малютин навещал Детское Село, где жили Шишковы. «Мы много ходили по аллеям парка и говорили о Сибири», — вспоминал он. Ему крепко запомнилось чтение Шишковым еще не опубликованных рассказов.
У Шишковых отец встречался с А. Толстым и его семьей, с другими видными людьми. У Вячеслава Яковлевича была мысль издать написанное Малютиным пособие по переплетному делу, но из-за бумажных трудностей осуществить это не удалось, и рукопись затерялась где-то в Ленинграде.
Из Детского Села продолжали поступать письма и книги. В начале 30-х годов сообщалось о работе над знаменитым романом:
…«Работаю над фразой «Угрюм-реки», чтобы фраза и весь роман звучали», «полирую, сокращаю, переставляю куски то сюда, то туда, чтоб было стройно-легко читать».