Повесть об отце
Шрифт:
За чаем с сухариками и печеньем у женщин завязались свои разговоры, главным образом о детях, о бытовых условиях. А мужской диалог вращался вокруг книг и писателей. Пары мешали друг другу.
— Пойдемте, — обратился хозяин к гостю, — я покажу вам мою келью, где спасаюсь от всякого шума и суеты.
Мужчины ушли через маленькую дверь в квадратную комнатку без окон, похожую на погребок, метра два-три в длину и ширину. Стены и потолок оклеены обоями, в переднем углу — стол, до половины заваленный книгами, бумагами, на стенах — этюды разных художников и портрет Льва Толстого. У стола — стул и низенькая кушетка. В доме шел ремонт, поэтому писателя так стеснили.
Пошли
— Может быть, я вас задерживаю. Вы, наверное, что-нибудь пишете?
— Нет-нет, я человек свободный, не беспокойтесь.
По просьбе гостя Телешов познакомил с началом своего творческого пути, с организацией знаменитого общества «Среда», а затем музея МХАТа, который он возглавлял до конца дней. Так завязалась дружба отца с этим писателем, продолжавшаяся многие годы.
Николай Дмитриевич подарил отцу немало книг и все издания своих мемуаров, начиная с маленькой книжки 1927 года «Все проходит» до последнего издания 1956 года. Поэтому Малютин и писал однажды ему из Ярославля:
«Сколько все-таки радости, глубокой, светлой радости, дали мне Ваши книги! Ведь тут и «Золотая осень», и «Сухая беда», и «Записки писателя»! Какая глубочайшая сердечная благодарность Вам — за все».
И в другой раз:
«Ваши книги — это спутники нашей жизни».
В десятой главе «Записок писателя» Телешов с неподдельной теплотой пишет о Малютине:
«После долгого перерыва, — рассказывается в ней, — я получил от него дружескую весть из далекого и глухого северного угла нашей родины — Кежмы, где в январе, как он пишет, недели три была «теплая погода — градусов в тридцать». А то здесь нередко бывает и свыше пятидесяти градусов, когда, по его словам, «в воздухе стоит белый морозный туман, в котором спрятался лес, и весь горизонт словно выбеленная известкой стена, за которой скрылось все интересное и привлекательное…
…Много поработал на своем веку этот скромный самобытный поэт, вышедший из народных глубин, и сам себе заработал в жизни хорошую и счастливую старость».
В ноябре 1952 года к юбилею Николая Дмитриевича Малютин сочинил шуточное стихотворение и послал его Телешову. Оно было прочитано на вечере и доставило наслаждение юбиляру:
«Ваш чудесный стишок так хорошо и легко написан, что если б даже и не относился ко мне, я все-таки очень ценил бы его, как произведение легкого и сердечного характера. Написан мастерски!»
По признанию Телешова, после прочтения присутствовавшая на празднестве
«многочисленная рать, так хорошо улыбаясь, разразилась необычайным грохотом аплодисментов, таким треском и громом, что я был чрезвычайно обрадован за Вас».
Завязалось знакомство с В. В. Вересаевым, В. А. Гиляровским, И. Н. Потапенко, И. И. Горбуновым-Посадовым и другими.
На литературном вечере один из старейших писателей Игнатий Николаевич Потапенко занес в мои альбом такие строки:
«Встреча наша состоялась 3-го января 1923 года на вечере «Воспоминаний об Антоне Павловиче Чехове» в Москве в Политехническом музее. Родившейся в 1913 году от возникшего к жизни в 1856 г. И. Потапенко».
Там же познакомились с легендарным Владимиром Алексеевичем Гиляровским (1853—1935),
Прекрасные, правдивые рассказы Вересаева, его крупные произведения: «Записки врача», «На войне», «В тупике» нам были уже знакомы, когда по его приглашению мы пришли к нему на квартиру. Навсегда осталось впечатление гостеприимства, теплоты. Когда-то на крымской даче Викентий Викентьевич занимался садоводством и огородничеством. С тех пор у него уцелели пособия по этой отрасли. В двадцатые годы отец купил таких книг у писателя довольно солидную связку за низкую цену — 80 миллионов рублей, давал больше, но тот не взял.
После обеда мы собрались уходить, но безмерно ласковые хозяева уговорили остаться до вечернего чая.
— Поговорим о Сибири, — предложил писатель. — Я ведь тоже там поездил и результат — моя книга о русско-японской войне.
Москва привлекала Малютина и тем, что там жил и творил великий артист Василий Иванович Качалов: Глумов в комедии Островского «На всякого мудреца довольно простоты», Вершинин в пьесе Всев. Иванова «Бронепоезд № 14-69», исполнитель многих других ролей.
Когда в октябре 1932 года в ярославском театре имени Ф. Г. Волкова состоялся вечер Качалова, на который невозможно было достать билет, артист провел Малютина в помещение театра и усадил в глубине сцены около рояля. Хорошо выступали участники вечера — московские артисты. Но, как всегда, особенно поразил Качалов. Хотелось не только часами, но и днями слушать его чудесный неповторимый голос. Когда все кончилось, Качалов спросил, что более всего понравилось.
— Все бесподобно хорошо, — отвечал Малютин, — и Шекспир, и Лев Толстой, и Горький, — он передохнул. — Все нравится, Василий Иванович, — и Алеша Карамазов, и старец Зосима, и барон, и Гамлет, и сцена из «Ричарда III». В каких только людей вы не перевоплощались за один вечер, за несколько часов!
Шли вместе. Долго еще беседовали, укрывшись от дождя под навесом у входа в гостиницу, где остановился Качалов. Артист просил писать ему. Он неоднократно признавался, что читает письма Малютина «с большим удовольствием и интересом», что они «такие хорошие, теплые и всегда трогательные». Приветствуя отца с возвращением на родную Волгу, Качалов писал о глубоком уважении к нему, о преклонении перед его «мужеством и ясностью духа».
Отклики Василия Ивановича Малютин называл «светом и теплом для души»:
«Это свет и тепло для души. Это вино жизни для сердца моего… В каждом слове чувствуется великая любвеобильная душа человеческая, впитавшая в себя так много житейской мудрости».
В 1925 году свидеться с Василием Ивановичем, как и с Викентием Викентьевичем Вересаевым, пришлось при печальных обстоятельствах… Неожиданно Москва была поражена вестью из Ленинграда о кончине 25 декабря Сергея Есенина. Мы с отцом узнали об этом, когда, приехав в столицу, остановились у Всеволода Иванова, жившего тогда на Тверском бульваре. Он был очень близок с Есениным и теперь тяжело переживал его смерть. На его долю выпала нелегкая миссия — встречать поезд с телом поэта. Всеволод Вячеславович то и дело задумчиво, с тоской, сквозь слезы, читал строки: