Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]
Шрифт:
— Умеете? — спросил Сергеев.
— Сестра у меня там работала, — тихо сказал Никита. — Убили ее… Юнкера…
— Понятно… — кивнул Сергеев. — Ломайте замки, берите себе в помощь людей и катите сюда бочки со спиртом. — И ты, Коля, давай с ними.
Коля, Никита и Вася убежали. Бушмакин достал кисет, протянул Сергееву:
— Одалживайтесь.
Скрутили цигарки, закурили.
— Из каких будешь? — спросил Бушмакин. — С первой встречи стараюсь, а определить не могу! А у меня глаз на человека острый.
— Механик я, — сказал Сергеев. — Работал
— А основная?
— Революция, — просто ответил Сергеев.
Прикатили бочки, вышибли днища. В ноздри ударил густой запах спирта. Вася потянул носом и шутовски закачался.
— Вот благостыня…
— Ты не вздумай, — нахмурился Бушмакин.
— Да что вы, — заулыбался Вася. — Я этих пьяниц во как насмотрелся. У нас все пили: отец, братья, соседи… Выпьют и посуду бьют, то друг другу морды. Я с тех пор пьяных ненавижу.
— Причины пьянства надо ликвидировать, — негромко сказал Сергеев. — Проклятые причины, из-за которых народ пьет без просыпу. Ну, дайте срок. Разберемся.
Коля увидел Маруську. Она стояла у воды и смотрела в сторону Петропавловки. Он подошел, встал рядом. Ему вдруг захотелось сказать какие-то хорошие слова, сделать что-нибудь эдакое, удивить, — а она бы обратила внимание, ласково посмотрела… Но слов не было, а сделать… не разбежаться же и не прыгнуть в ледяную воду.
— Слышь, Коля, — сказала вдруг Маруська. — Ты знаешь такое слово: «счастье»?
— Слыхали, — смутившись, ответил Коля. — Сказка такая есть — про горе-злосчастье.
— Так то про горе, дурачок… — Она засмеялась и провела ладонью по его щеке. — А счастье — это все наоборот, понял?
— Когда хлеба много, — сказал Коля. — Дом новый, корова и лошадь. И людей бить не надо. Противно людей бить.
— Про любовь забыл, — Маруська печально посмотрела на него и вздохнула. — Человек без любви, что дерево без листьев… Нету толка в таком человеке. А ты бы мог меня полюбить? Да не красней, я так, к примеру.
— К примеру мог бы, — выдавил Коля. — А к чему спрашиваешь?
— Идут! — закричал кто-то.
Коля оглянулся. Со стороны Александровского проспекта к мостику двигалась огромная толпа. Погромщики шли медленно, молча, была в их движении какая-то уверенная, не знающая пощады сила. Передние вышли к самой воде, задние напирали, толпа волновалась.
Коля посмотрел на своих. Рабочие замерли, многие, как заметил Коля, едва скрывали страх и растерянность.
Он всмотрелся в толпу. Кривые, пьяные улыбки, остановившиеся глаза — все было видно хорошо, отчетливо, потому что защитников острова и погромщиков разделяла только узкая полоска воды.
Несколько погромщиков попытались было взойти на мост, но их остановил окрик Сергеева:
— Стойте!
Погромщики остановились. Толпа подалась еще ближе. Все ждали, что скажет этот чернобородый комиссар.
— Граждане! — крикнул Сергеев. — Вы поддались на провокацию! Если вы нападете на этот склад, многие из вас погибнут.
Из толпы вышел человек, и Коля тотчас же узнал его: это был Сеня Милый. На затылке у него по-прежнему каким-то чудом держался неизменный котелок.
— Господа свободной России! — рявкнул Сеня, обращаясь к толпе. — Инородцы препятствуют нам взять то, что завоевано нашей кровью в результате революции! Какое же это правительство, господа, ежели оно русскому человеку выпить не дает!
Толпа ответила ревом. Сеня взмахнул рукой, и рев стих.
— Когда мы делали революцию, — орал Сеня, — инородцы сидели по щелям! А как сладкое делить — так русским шиш, а им пенки? Ишь, шпионы немецкие! Продали Россию!
— Бей гадов, спасай Россию! Смерть шпионам! Долой! — начали выкрикивать в толпе.
— Надо было оружие, — с отчаянием сказал Бушмакин. — Коля! Отступай!
Толпа рвалась к мосту. Коля легко отбросил первую волну нападавших, вторую. И третья волна разбилась о него, словно о волнорез. Перед мостом осталось лежать несколько человек, остальные швыряли камни и грязь, но не решались броситься в следующую атаку.
— А ну, подходи! — орал Коля. — Кому жизнь не дорога!
— Господа! — вопил в ответ Сеня. — Неужели вы испугались этого фраера? Давите его, гниду!
Толпа снова бросилась вперед. На этот раз натиск был настолько могучим, что Колю, Васю и Никиту выперли на середину моста — словно пробку протолкнули в горлышко бутылки…
— Поджигай! — отчаянно замахал руками Бушмакин.
— Поджигайте! — тревожно крикнул Сергеев.
Коля и Никита из последних сил сдерживали толпу. Вася опустился на колени и чиркал спичками. Они ломались одна за другой. Вася в отчаянии оглянулся. И тогда Сергеев бросился вперед, выхватил у Васи коробок и с первого раза, словно у собственной плиты на кухне, зажег спичку.
— Бегите, ребята, — негромко сказал он.
Он подождал, пока мимо проскочили Никита и Коля, и бросил спичку на мост. С ревом взвилось пламя. Давя друг друга, погромщики побежали с горящего моста, начали прыгать в воду. Одежда на Сергееве загорелась. Его повалили, стараясь сбить пламя. Наконец, это удалось, и Сергеев поднялся — грязный, закопченный, с обожженным лицом.
— Вроде пронесло, — с сомнением сказал Бушмакин.
— Не думаю, — Сергеев вытащил платок и начал вытирать лицо. Застонал, удивленно посмотрел на Бушмакина:
— Надо же… Не уберегся…
Подскочила Маруська, выдернула из сумки пакет с марлей, протянула Сергееву:
— Промокайте, только не нажимайте.
— Слезет кожа…
— Женщины облезлых еще крепче любят, — заявила Маруська.
— Кто про что, а вшивый про баню, тьфу! — рассердился Бушмакин. — Нашла время.
— Скучный вы человек, — вздохнула Маруська. — По-вашему, у любви дни и часы, что ли? Сегодня можно, а завтра — перерыв? Нешто любовь — это присутственное место?