Повести и рассказы (сборник)
Шрифт:
Старики не знали, что ему ответить.
Ланжеро снились легкие, живые сны. В снах он шел, переходил через горы, переплывал через реки.
Один раз ему приснилось облако белок. Стая белок перескочила через него и исчезла.
В другой раз ему приснилась большая страна, тяжелые горы, широкие реки. Но люди в этой стране были легкие, молодые, словно сделаны были из неба. Куда-то шли. Должно быть, это и были те самые верхние люди.
«Люди, — думал Ланжеро, — созданы не для того, чтобы сидеть дома. Они существуют, чтобы лететь с
Ланжеро понимал дерево, железо и кость.
Он делал нарты. Его нарты едва касались земли. Лодки его плыли, едва касаясь воды.
И все, что он делал, было для того, чтобы идти, ехать, бежать и плыть, чтобы идти и видеть.
Он думал: «Не надо сидеть на одном месте, надо идти все вперед и вперед. Река — и та куда-то спешит, птица — и та куда-то летит, зверь — и тот бежит по тайге, белка — и та прыгает с ветки на ветку, все выше и выше».
Глава пятая
Как-то из города Александровска в Нань-во пришел на лыжах один человек. У него было ружье за плечами, а на глазах стекла-очки. Стекла у него на глазах покрылись льдом, усы примерзли к бороде.
Войдя в зимник, он снял очки и стал разувать ноги. Ноги у него были большие, волосатые. Он протянул их к огню. Борода его начала таять, с усов побежало. Из очага вылетела искра и прожгла ему штаны. Но он не заметил этого.
— Пахнет паленым, — сказал он.
— Это на тебе, — сказал Чевгун-старший, — горят твои штаны.
К гостю подошел Низюн и подал ему руку с откушенным пальцем.
— Пальца одного нету, — пошутил Низюн. — Мать мне откусила палец, когда я был еще ребенком.
Ызь сел рядом с гостем.
— Штаны сжег? — сказал он. — Жаль, что у меня ноги короче. Я бы уступил тебе свои.
В это время вернулся Чевгун. На руке у него висели штаны.
— Надевай мои, — сказал он. — Снимай свои. Моя мамка починит.
Гость обошел стойбище, с каждым поговорил, посмеялся.
— Дверь надо было прорубить, — сказал он Тевке. — Что ты, заяц или бурундук, — лазать приходится как в нору.
— Правильно, — согласился Тевка. — Как-нибудь летом, в другой день.
— Нет, не летом, а сейчас. Неловко ведь. Человек ты не старый, к тебе сам Калинин может приехать в гости. Что же, ты его заставишь лезть в дом через эту дыру?
— Правда, — сказал Тевка. — Я человек хороший. Ко мне сам Калинин может приехать в гости.
— Ну-ка, хороший человек, неси-кась топор.
Гость взял топор и отрубил от дома Тевки большую щепку.
— Что ты делаешь? — сказал Тевка. — Ты мне погубишь дом. Где я жить буду?
Но гость еще раз взмахнул топором и отрубил щепку побольше. Сняв шубу, он бросил ее на снег. Борода его стала мокрой, даже очки — и те покрылись потом.
— Борода замерзнет, — сказал Тевка. — Ты бы шел отдохнул.
Гость рассмеялся. Положил руку на Тевкино плечо.
— Крепкий ты человек, спокойный, — сказал он Тевке. — За твое спокойствие тебя надо бить. На топор, руби. Чтобы двери были не уже, чем у Низюна, чтобы окна были и чтобы в доме хорошо было дышать.
Тевка взял топор.
— Ладно, — сказал он. — Приходи ночевать. Но шубу не забудь. Будет холодно.
— Тепло будет. Я тебе помощников пошлю, чтобы к вечеру была дверь. А ночевать я приду. Спасибо.
Вечером гость велел созвать людей в зимник к Чевгуну.
— И мамок? — спросил Низюн.
— И мамок. Всех, молодых и старых.
Речей гость не произносил, а просто разговаривал, как говорят в юрте за едой. Ланжеро смотрел гостю в глаза. Хорошие у него глаза, зачем только он их застеклил, как окна, боялся, чтобы не замерзли, что ли?
— Вот вы люди, — сказал гость, — и в городах в теплых больших домах тоже живут люди. Между вами разница маленькая, этак в десять или больше тысяч лет. Раньше вами и нами, нашей страной правили люди, которые украли у вас счастье, пользовались вашим трудом. Вас они оставили умирать. Вам они оставили собак. Себе они взяли всех животных: коров, лошадей, деревья, дающие большие и вкусные плоды, тысячи разных вещей, которые облегчают и делают приятной жизнь. От вас они брали соболей, белок, кету. Вам взамен они давали болезни. Они боялись, чтобы вы их не нагнали. Они боялись вас учить. Вы знаете, мы давно этих людей выгнали. Сейчас нам с вами нужно подумать о том, как догнать другие народы нашей страны.
Низюн переводил старикам слова гостя.
Ланжеро понимал гостя и без Низюна. Низюн только мешал ему слушать гостя. Гость сказал:
— Вы, наверное, слышали, в Ногликах открылась большая туземная школа. Нужно послать туда детей.
Низюн перевел.
— Зачем вам дети? — перевел Низюн. — Отдайте детей советскому правительству. Вам жить будет легче.
Ланжеро, услыша эти слова, вскочил.
— Постой! — крикнул он Низюну. — Ты не то говоришь. Совсем не то! Погоди!
Старики зашикали, зашумели, закричали на Ланжеро.
— К порядку, — сказал русский.
Ланжеро покраснел.
— Вроде врет, — сказал он тихо. — Говорит вроде не то. Вроде не туда клонит.
— Кто врет? — перебил его Низюн. — Ошибаться я умею. Врать я не могу. Я человек чистый, как Лангри.
После схода Низюн подошел к Ланжеро.
— Зайди ко мне, парень, — сказал он.
Утром Ланжеро вышел из дому. Было еще рано. Стойбище спало, старики кашляли, ворочаясь. Их кусали вши. Дойдя до зимника Низюна, Ланжеро остановился. Собаки Низюна спали. Одна собака бредила, тихо лаяла во сне, будто жаловалась на хозяина. Ланжеро стало грустно. Он постучался в дом Низюна. Ызь сидел перед огнем. Лицо его, окутанное дымом, смутное, было словно не наяву, точно он не сидел перед Ланжеро, а снился.