Повести и рассказы (сборник)
Шрифт:
Ланжеро проснулся. Вместо неба был потолок. Ланжеро вытянул руку и дотронулся — теплая деревянная стена.
Он лежал среди людей. Люди спали. Он дотронулся до них, — да, это были люди.
Как хорошо лежать и думать, медленно думать.
«Вот я здесь поживу, — думал Ланжеро. — Посмотрю и пойду дальше. Что там дальше?»
Он поднялся, осторожно перешагнул через спящих, распахнул дверь и вышел под звезды.
Ветви покачивались, ночь шла, ветер шумел, как река. Ланжеро шел в сторону ветра. Он увидел большую
Когда он вернулся, дома ожили, люди бежали, что-то крича на ходу. В руках у них были пилы, топоры.
Ланжеро стоял; казалось, о нем забыли. Дома были пусты.
Все ушли.
Он пошел туда, куда ушли они.
Глава седьмая
Никогда еще Ланжеро не видел так много людей. И люди были все в штанах — одни парни; ни женщины, ни ребенка, ни старухи, ни старика.
Должно быть, приходила сюда беда; вымерли все дети и старики, девушки и старушки. Вот беда так беда.
Ланжеро остановился возле маленькой речки. По ту сторону речки стоял длинный парень, что-то насвистывая. Парень смотрел на Ланжеро. Ланжеро глядел на парня. Долго они так стояли, и обоим стало смешно. Ланжеро перескочил через речку и, протянув руку, дотронулся до парня.
— Что ты меня трогаешь? — спросил парень. — Не видел, что ли?
— Удивляюсь, — сказал Ланжеро. — К человеку привыкаю. Давно людей не видал.
— Привыкаешь? — сказал парень. — Привыкай, привыкай.
Ланжеро сел па пень возле парня, достал кисет из беличьей кожи, трубку и, закурив, спросил:
— Мамка твоя где?
Парень усмехнулся.
— Нет у меня мамки.
Тогда Ланжеро спросил:
— Где твоя сынка?
Парень рассмеялся.
— И сына тоже нет. Еще не родил.
Тогда Ланжеро спросил:
— Есть ли у тебя отец?
— Имеется, — ответил парень. — В городе Улан-Удэ, далеко.
Тогда Ланжеро спросил:
— Как называется это стойбище?
— Какое же это стойбище? — ответил парень. — Это комсомольский леспромхоз. Лесорубы мы. И ты тоже будешь лесоруб.
Тогда Ланжеро спросил парня:
— А как ты называешься?
— Называют меня Мишей, — ответил парень. — А фамилия у меня горбатая, хотя горбатых в родне нет. Горбунов я, а ты кто?
— Я Ланжеро.
— А по батюшке?
Ланжеро молчал, он не понял. Парень понял, почему Ланжеро молчал.
— А по отцу как? Есть же имя у твоего отца?
— Отца зовут Водка.
— А мать спирт, — добавил парень, — а сестра поллитровка, а дядя спотыкач. Славная фамилия.
Ланжеро растерялся от всех этих слов.
— Значит, Ланжеро Водкович Пивоваров. Очень рад. А я Михаил Сергеич. Есть у нас еще один Мишка. Так он директор, а я нет.
— Мих… Мих, Михаил Сергевич. —
Парень подмигнул.
— Что ж так весело зовут твоего папашку? Пьет?
Ланжеро понял.
— Нет. Купец один крестил. Купец дал имя. Купец был из ваших.
— Из наших? Нет среди нас купцов. Мы комсомол. Знаешь такое слово, нет?
— Слыхал.
— Из ваших, — парень повторил это; он, казалось, на что-то рассердился.
Прыгнул через ручей, но поскользнулся, чуть не провалился, — лед был тонкий.
— Из ваших, — ворчал парень. — А что он имеет в виду?
Парень крикнул громко, как будто он стоял на другом берегу не ручья, а большой реки.
— Эй! Слышь! Как тебя? Я намеков не принимаю. Мало еще жил, чтоб меня учить. Понял?
— Не знаю, — сказал Ланжеро, — я так.
— Ну и хорошо, что так.
Парень посмотрел на Ланжеро и расхохотался. Ланжеро посмотрел на парня и тоже расхохотался.
Они стояли — один на левом, другой на правом берегу зимнего ручья — и смеялись.
Парень поманил Ланжеро пальцем и спросил его тихо:
— А ну-ка, признайся, Водкович, выпивать — выпиваешь? Пьешь?
— Не знаю, — сказал Ланжеро.
— Надо знать.
Парень дал Ланжеро пилу, себе оставил топор.
— Вот что, — сказал он, — не пей. И приглашать будут — не ходи. Ну как, значит, друзья?
Он протянул свою большую руку. Ланжеро пожал эту руку.
— Однако, — сказал он, — может быть, и друзья.
Ланжеро привык здесь поздно ложиться, рано вставать, спать под простыней.
Ко многому привык Ланжеро. Он привык не плевать на пол, ходить прямо — потолок был высок, — мыть пол, подметать, выполнять женскую работу, два раза в день мыться, но к одному он еще не мог привыкнуть — почему у него так много друзей?
«Птица, — думал он, — рябчик или какая другая, когда садится на ветку, садится не одна, с ней садятся другие птицы — ее друзья. Рыба, кета или горбуша, когда идет в реке, поднимается метать икру, она поднимается не одна, — с ней поднимаются ее друзья, поднимая волны. Когда я иду рубить деревья, лес может испугаться, вот сколько идет нас, это идут мои друзья. Вот сколько у меня друзей».
Друзья эти были насмешники. Виноват был сам Ланжеро, зачем он принял вещь, патефон, за девушку. Смеялись они также над косой.
— Сам ты девушка, — говорили они Ланжеро. — У нас только школьницы ходят с косой.
Ну и пусть ходят! Ланжеро не отрежет косу. Ему коса не мешает, — разве она мешает им?
Кика и Кока Прыгуновы, два брата, сказали, что они тоже хотят отрастить косу.
— Зачем?
— С косой оригинальней.
Кика и Кока были не просто ребята, они были артисты, смешные люди. Ребята объяснили Ланжеро, что это за люди такие — артисты.