Повести и рассказы (сборник)
Шрифт:
Они ждали ее на берегу реки.
— Это Горомай-река, — сказал Судзуки.
Река была желтая. В лодке Нина увидела своего щенка и узнала свой чемодан. Щенок щурился. Нина села в лодку и посадила щенка на колени.
— Какое его имя есть? — спросил Киритани-сан.
— У щенка? Я еще не придумала.
Река была каменистая. Им нужно было подняться до Нутова.
Два берега были как два разных мира: один — голый, песчаный, другой — высокий, весь в деревьях, живой. Между деревьями белели и желтели
Нина взглянула на Киритани. У него было лицо мальчика и руки женщины — толстенькие, коротенькие, с коротенькими пальцами. Ручки свои он держал у себя на коленях, а ножки поджал.
Нина шестом трогала дно и берега.
— На каком берегу Нутово, — спросила она у Киритани, — на живом или на мертвом?
Киритани понял не сразу.
— На мертвом, — ответил он, подумав.
Ночь настигла их на реке. Они развели костер, натянули палатку. Нина ночевала вместе с мужчинами. Перегородка была устроена из чемоданов, поставленных чемодан на чемодан. Ночью чемоданы полетели на японцев. Утром Нина извинялась, стараясь сдержать смех, она забыла предупредить их, что спит беспокойно.
Они быстро подвигались. Река обнажила дно. Пришлось идти пешком. Это даже было приятнее, но Нина привыкла ходить быстро, у японцев же были городские ноги, им было трудненько, но они не отставали; к вечеру Нина сама от них отстала.
В Нутове они дали ей маленькую комнату с окном в лес. Комната была устлана циновками.
Кто-то постучал в дверь.
— Войдите! — крикнула Нина.
Никто не входил.
— Да входите же! Можно! Можно!
Вошел пожилой японец, кланяясь и приседая.
— Я, — сказал он, — ваш.
Нина посмотрела на него и чуть не фыркнула: уж не объяснение ли это?
— Я пришел служить, — сказал он.
Это все слова, которые он знал по-русски.
— Я сама буду себя обслуживать.
Нина приняла японца как гостя. Вскипятила чай, после чаепития усадила его к свету, достала бумагу и начала рисовать его в профиль.
— А что сказать, — спросил, уходя, японец, — Киритани-сану?
— Скажите ему, что я до поступления в институт была нянькой в одном доме, кухарила, или вам это не сказать. Вот что, ничего не говорите вашему Киритани, ладно?
— Ничего не говорить нельзя.
Японец ушел.
Началась привычная жизнь среди вежливых слов и молчания, жизнь по часам и ранжиру.
Обед начинался в два часа десять минут. У каждого было свое место. Главное место занимал Киритани-сан, старший геолог. Рядом с ним сидел Судзуки-сан — его помощник и переводчик. Рядом с Судзуки — Нина. Потом старший рабочий.
Нину уважали. Она была бы рада, если бы ее уважали меньше.
— О! О! — завидя ее, говорили рабочие.
Она ходила в резиновых сапогах, носила шляпу и синий морской костюм.
— Кино! — восхищались они.
Как-то
— Да так, мал-мало, — неохотно ответили они, — шундра-мундра.
— А все-таки?
— Худа-на! Жили худо.
Оказалось, в Японии они не были рабочими. Одни из них были полицейскими, другие служили в пехоте — это были резервисты.
Красивый с усиками жил в Токио, он прекрасно говорил по-русски.
— А вы? — спросила его Нина.
— Я был шпик, — ответил он.
Нина скоро привыкла к тому, что она одна среди мужчин. Ушла в работу.
Японцы лихорадочно строили, — оказалось, они строили баню.
В баню пошли по очереди: сначала Киритани-сан потом Судзуки-сан, потом рабочие по старшинству, после рабочих пошла Нина.
Вдруг в бане стало темно. Нина оглянулась. Она увидела чей-то нос и усики, кто-то подсматривал.
Нина выбежала из бани голая, мокрая, простоволосая, как была. Она погрозила кулаком, кто-то убегал.
«Усики, — подумала она. — Ну, да это, наверное, тот, красивый, который был шпиком».
Нина вставала рано. На рассвете тайга обновлялась. Горы словно только что вышли из моря. Деревья словно только что выкупались в реке. Из осоки всходило Солнце. На песке еще не остыли следы зверей. Просыпались травы, слышался всплеск рыбы, захотевшей посмотреть на солнце. Ветер дул из леса. Нина сбрасывала с себя платье. Она ложилась под солнце на песок. С криком падала в реку. Она плыла на ту сторону, в лес. Деревья касались ее ветвями.
Освеженная, она возвращалась на берег. Ей хотелось говорить с деревьями, как с друзьями.
— Ну, что ж, теперь можно и за работу.
Земля раскрывалась. Нина с увлечением читала ее историю, изучая отпечатки древних растений — папоротниковых, саговых, хвойных.
Работы было много. Нужно было описать местность, составить карту, собрать фауну.
— Генетически, — сказал ей как-то Киритани, — Сахалин связан со всей цепью японских островов. Сахалин — это Япония, сама земля это подтверждает.
Нина покраснела. Она вскочила. Раскрыла свои записи, обрадовалась. Ей давно хотелось поспорить.
— Ну, и что из того? — сказала она. — Сахалин связан с тектоническими элементами восточного побережья Азии, с советской ее частью.
Она взглянула на старшего геолога Киритани. Киритани-сан кланялся. Кланяясь, он отступал.
— С почвы геологической, — сказал он, — вы переходите на почву политическую.
— Да вы же первые…
Киритани уже не было. До Нины донеслось:
— Простите…
Мертвые слова. Вначале они ей казались живыми. Киритани ходил с японо-русским словарем и произносил незнакомые русские слова.