Повести и рассказы
Шрифт:
Вот и все… и забылась, забылась постепенно Неля. Ее сладкое тело… ее нежная полуулубка… И что за наваждение — через столько лет… да еще на ярком свету, за стеклом, на потребу публики… Кто мог?! Да никто, конечно, кроме Кости. Он завидовал Самохину. Он всерьез предложил тогда Неле — при всех, за столом — стать его женою.
— Я вдов, — говорил он. И это была правда. Его жена Рая недавно умерла от рака. — Мы будем счастливы, как Ромео и Джульетта.
Неля в ответ тихо смеялась и никла к Самохину.
Но с чего вдруг он вспомнил о ней и вылепил манекен? Но так похоже… Или у него с тех времен остался набросок? Самохин,
А может, все гораздо проще? Он знал, что она с Севера, что библиотекарь, нашел ее в Норильске и женился? И вылепил ее еще ту, молодую? Но в таком виде?.. Разве что это мрачная шутка для домашнего пользования… а ныне решил на ней заработать… Но, во-первых, Самохину старые дружки все равно бы при случае рассказали, кто новая жена у Бараева. А во-вторых, она бы не разрешила себя в таком виде выставлять? Значит, месть художника? А вдруг он шаловливую скульптуру с ее дочери лепил? У Нели вполне могла родиться дочь? Господи, уж не по этой ли причине она внезапно тогда прилетала? Самохин, болван, даже не спросил… Нет-нет, он бы почувствовал… две ночи провели вместе… да еще через столько времени после встречи в метельном заполярном городе…
Скорее всего, Бараев все-таки разыскал ее, женился… и у них могла родиться дочь. А современной девушке и в витрине лечь лестно.
Но этого не может быть! Неля же сказала тогда Самохину, ласково смеясь глазами в темноте:
— Да я из-за одной хотя бы фамилии за него не выйду. Я лучше выйду за Дуракова, за Хрюшкина, но не за Бараева… — Что уж ей не нравилось в этой фамилии? Бараев не Баранов же. Да и Баранов…
Вихрем таких нелепых мыслей была набита до ослепления голова Самохина, когда он, добравшись до железной церковной двери на улице Сурикова, принялся нажимать и стучать кулаком по на старой кнопке электрического звонка, с трудом следуя тексту выцветшей картонки: Игнатюк — 1, Зеленов 2, Бараев — 3, Манасян — 4…
Бараев неузнаваемо изменился. Он растолстел, стоял в свитере и в бабьем переднике, замаранном на животе глиной, глаза мутны, в очках с белесой роговой оправой. Залысины ушли со лба назад, как будто лицо его выгнулось вроде скрипки. На толстом носу шишечка. А ведь двадцать лет назад это был гусар, с вишневой бабочкой на шее, с копной развалившихся аж до плеч волос, охваченных поверху красной витой тесемкой.
Он, конечно, узнал Самохина и, конечно же, мгновенно догадался о причине, приведшей его сюда. Сопя, молча, уставился на гостя — ни здравствуй, ни до свидания.
— Слушай, — вдруг оробевшим, еле слышным голосом спросил Самохин. И кивнул головой в сторону. — Это твой… твоя работа там, на проспекте Мира?
Бараев, наконец, разлепил крупные губы:
— Нет.
— Ну, послушай… — залебезил Самохин. — Твоя же работа. Гениальная!.. Только зачем ее туда? Отдал бы в музей.
«Какой к черту музей?.. — подумал тут же про себя Самохин. — Музей заплатил бы сотни две… а эти…»
— Как ты догадался? — спросил Бараев. — Что, так похожа? — Он посторонился и зевнул со всхрапом, как старый лев. — Еще немного — и ты бы меня здесь не застал… Переезжаю в мастерскую. Здание возвращают церкви. Только вот как я перевезу это свое гениальное творение?
Самохин только сейчас к своей радости понял, что
В глубине мастерской до потолка возвышалась гора гипса — это был великан-батыр, как бы предок нынешних хакасов, которого Бараев мечтал поставить в степи, на перекрестке дорог. Но чтобы батыр непременно был высотою метров восемьдесят. Есть же у нас саянский мрамор, почему бы не вытесать? Только нужны деньги и много помощников… В свое время партийное начальство обещало это, но времена переменились, гигантские проекты скукожились… И остался великан, сидящий на полу, обняв ногами колени. Великан, конечно, голый, каким и должен быть сказочный Батыр.
Правда, партия требовала у скульптора, чтобы он мужские причиндалы убрал или хотя бы уменьшил. Но даже слегка уменьшенные они производили грандиозное впечатление на посетителей мастерской, особенно на дам, посмевших зайти под колени гипсовой фигуры.
Помнится, у Бараева там была и постель для особо дорогих гостей. И ходил анекдот, как некий поэт из Москвы, оставшийся ночевать с провинциалкой в этом темном грозном месте, так до утра и промаялся, не сумев прийти в любвеобильное лоно, ибо размеры некоторых частей тела, висящие над головой, совершенно подавили его впечатлительную поэтическую душу…
И помнилось, когда Самохин с Нелей остались у Бараева ночевать, скульптор предложил им без улыбки на выбор эту постель и диван под осыпавшейся фреской — сам он угрюмо шел домой. И хохочущий Самохин выбрал и в первую, и во вторую ночь место именно под коленями гиганта. Зачем он это сделал? Боялся, что перед пристальными глазами Нели затрепещет и ослабеет, но в таком случае можно будет, пересказывая в который раз историю с поэтом, намекнуть на то, что и у него самого душа ранима? Но слишком он ее любил, чтобы отвлекаться на всякие посторонние картины. Только вот утром, в день отлета Нели, когда она еще спала или притворялась, что спит, прижавшись всем голым телом к Самохину, когда в древнем витраже разгорались красные и синие обломки неба, а вдоль картонных отгородок шуршали мышки, а может, и крысы, Самохин подумал про каменное мясо, нависшее над ним: «Да, были великаны… а я — дерьмо под ними.»
Самохин потоптался посреди мастерской.
— Может, выпьем по случаю переезда?
— У меня есть. Я не бедный. — Бараев налил в захватанный граненый стакан водки. А когда Самохин выцедил гнусную жидкость, грубовато спросил:
— Ты чего пришел?
Самохин и не знал, что сказать. Ляпнул первое, что пришло на ум:
— Костя… можешь мне слепить ее головку?
— Нет. — Также выпив водки, Бараев добавил равнодушно. — Я разбил форму.
— А дорого стоит тот манекен?
— У тебя нет таких денег. Да и зачем? Плюнь. Она давным-давно во Франции.
— Где?!
Бараев потянул Самохину кусок черствого бурого хлеба и жуя то под правой, то под левой скулой, пояснил:
— Помнишь, был такой Олег Дударь? Из ТЮЗа. Еще танцевал классно… хохотун… любил натереться бронзовой краской и в любой компании раздевался до пояса… Очень ей понравился. Он и увез ее. Теперь там какие-то балеты ставит… — И отвечая на молчаливый крик Самохина, добавил. — А познакомились… она же еще раз прилетала, когда ты в тайге был… Побегала по городу, пришла сюда. А тут он. Подонок! Рассказал, что ты женат… что у тебя трое детей…