Повести и рассказы
Шрифт:
— Это я-то хочу поссорить народ с Советской властью! — вскипел председатель Союза бедноты и, сразу же усилием воли потушив свое раздражение, обратился к Кольчугину:
— Командир, меня зовут Саттар Мирсаидов. Я всегда стою за Советскую власть. Я кузнец. Мой сын Тимур тоже с вами. Знаешь командира Лангового? Мой Тимур давно воюет в его отряде. Хорошо воюет. Мне сам Ланговой говорил. Басмачей хорошо бьет. Народ нашего села не хочет помогать басмачам. Им помогают богачи, которым не нужна Советская власть. Наш народ, бедняки нашего села просят тебя, командир:
— Обыск делать нельзя! — упрямо повторил Абдусалямбек. Он старался сохранить спокойный вид, но его руки, державшие цветок розы, дрожали от ярости. — Обыска делать нельзя, — еще раз повторил он.
— Почему? — негромко спросил молчавший до сих пор Кадыров.
В его негромком вопросе и в строгом прищуре глаз, смотревших на председателя Совета, Абдусалямбек уловил что-то такое, что заставило его вздрогнуть. Отбросив в сторону измятый цветок и приложив правую руку к сердцу, он заговорил, отвешивая после каждой фразы низкие поклоны.
— Ведь вы же узбек, уважаемый красный командир. Вам хорошо известны наши старинные обычаи. Какой узбек пустит постороннего мужчину в женскую половину своего дома? А ведь вы не согласитесь обыскать только мужскую половину?!
— Нет, не согласимся, — кивнул головой Кадыров. — Все дома надо обыскать полностью.
На лице Саттара и его друзей отразилось замешательство. В самом деле: пустить постороннего мужчину в женскую половину дома — это значит нарушить веками установленный обычай. Никто из жителей Ширин-Таша не смог бы решиться на это. Абдусалямбек торжествовал, злорадно поглядывая на своих противников.
Между тем Кадыров прошептал что-то на ухо Кольчугину. Комполка рассмеялся и тихо ответил:
— Согласен.
— Горю легко помочь, — по-прежнему негромко заговорил Кадыров, обращаясь к Абдусалямбеку. — Командование предлагает вам собрать всех женщин вашего селения, понимаете, всех до единой, сюда, в эту чайхану. Через час здесь для женщин будет устроен митинг. А пока все женщины будут на митинге, понимаете, все, — и вы, как председатель Совета, за это отвечаете, — дома будут обысканы и Кара-Сакал пойман. Поняли?
Теперь настала очередь смутиться Абдусалямбеку. Он растерянно взглянул на своих седобородых помощников, словно прося у них совета, но те были растеряны не меньше своего главаря.
— Ну, что ж вы сидите, почтенные? Митинг начнется через час. Надо торопиться, — подстегнул их Кадыров.
Глядя на помкомполка сузившимися от злости глазами, Абдусалямбек нашел в себе силы льстиво улыбнуться и сожалеющим тоном проговорить:
— Всех женщин, дорогой красный командир, собрать невозможно. Многие сейчас находятся в поле. А на митинге захочется побывать всем. На закате солнца все женщины вернутся по домам и тогда…
— Не валяйте дурака! — резко оборвал излияния председателя Кольчугин. — Митинг в чайхане начнется ровно через час, и одновременно
Резкий тон Кольчугина убедил Абдусалямбека, что никакие увертки не помогут. Он еще раз вопрошающе посмотрел на двух своих спутников и, кряхтя, начал сползать с помоста.
— Хоп! — испуганно проговорил Абдусалямбек, уже стоя на земле, приложив правую руку к сердцу. — Разве я против того, что хочет Советская власть?! Я просто советовал, как это сделать лучше. Не сердитесь, командир, через час все женщины Ширин-Таша будут здесь.
Повернувшись, он зашагал прочь от чайханы. За ним торопливой трусцой засеменили его седобородые спутники.
— Послушай меня, командир, — заговорил кузнец, когда председатель Совета отошел достаточно далеко. — Не доверяй нашему Абдусалямбеку. Ты думаешь, командир, он настоящий председатель Совета? Нет, не настоящий. Его народ не выбирал. Его богачи сделали председателем. Мы его все равно скоро прогоним. Не доверяй ему, командир.
— Понятно, — ответил Кольчугин. — Ну, а женщин на собрание он соберет? Не выкинет ли он какой-нибудь трюк?
— Соберет, — уверенно ответил Саттар. — У нас ведь таких собраний не бывает. Женщинам интересно будет вас послушать. Мы сейчас тоже пойдем по селу. Председатель Совета может «забыть», — подчеркнул кузнец, — позвать некоторых женщин. Наш актив, — кузнец с гордостью произнес это новое для узбекского языка слово, — наш актив сделает так, что женщины все придут на собрание.
И Саттар со своими спутниками торопливо направился в глубь Ширин-Таша, вслед за председателем Совета. Они шли, оживленно разговаривая между собою. Кольчугин и Кадыров переглянулись.
— Молодец! — сказал с улыбкой Кадыров.
— А как же иначе? Ведь он почти рабочий, — ответил, поднимая пиалу с чаем, Кольчугин. — Это, дружище, классовая борьба.
Не прошло и получаса после того, как ушли Абдусалямбек и Саттар Мирсаидов, а к чайхане одна за другой уже потянулись женщины.
Они шли поодиночке, изредка маленькими группами. Шли молча. Ни смеха, ни веселого женского голоса, ни звонкой девичьей песни. Фигуры, скрытые под паранджой, были у всех одинаково бесформенны. Вместо лиц — черная волосяная сетка. Даже те, кто в обычной обстановке ходили открытыми, сейчас, идя на собрание, надели паранджу.
Был яркий солнечный полдень. Затопленная буйной зеленью садов, которую не могли удержать никакие стены, устланная изумрудной травой улица Ширин-Таша, казалось, смеялась и радовалась: до того все кругом было красиво, молодо, жизнерадостно.
Только женские глаза, закрытые черной паутиной чачвана, были лишены возможности видеть мир таким, как он есть, радоваться его неувядаемой красоте.
Женщины даже не шли по середине улицы. Они робко, как бы крадучись, пробирались около стен, и только у чайханы выходили на солнечный свет.