Повести и рассказы
Шрифт:
Боязливо прошуршав паранджой около помоста, на котором сидели командиры, они, как вспугнутые большие птицы, торопливо ныряли в двери чайханы.
— Все женщины Ширин-Таша собрались в чайхане по вашему приказанию, высокий командир, — почтительно доложил Кольчугину Абдусалямбек, склонившись перед комполка в низком поклоне.
— Все, говоришь? Все до одной? — переспросил Кольчугин. — Смотри, ты отвечать будешь, если при осмотре домов будут какие-нибудь осложнения.
— Все будет хорошо, — заверил Кольчугина Абдусалямбек. — Дома сидят одни мужчины. Они покажут красным воинам все без
В последних словах председателя Совета Кольчугин почувствовал затаенное злорадство, но, не обращая на это внимания, наклонился к Кадырову и что-то прошептал ему на ухо.
Кадыров удивленно вскинул голову и несколько секунд рассматривал Кольчугина широко раскрытыми глазами.
— А как же ты будешь?.. — начал он, и, вдруг поняв что-то, громко захохотал. — Ай! Как хорошо получится!
— А ты что думал? — с трудом сдерживая улыбку, ответил Кольчугин. — Действуй.
Кадыров быстро соскочил с помоста, сел на коня и умчался. Довольный, что все идет хорошо и что русский командир, видимо, удовлетворен его распорядительностью, Абдусалямбек удобно расположился на помосте и занялся поданным ему новым чайником чая.
— Товарищ Мирсаидов, — обратился Кольчугин к возвратившемуся вслед за Абдусалямбеком председателю Союза бедноты, — вы говорили, что ваши люди настороже. Они увидят, если Кара-Сакал появится на улицах Ширин-Таша, и известят нас? Правда это? Можем мы на них надеяться?
— Можете надеяться, командир, — уверенно ответил старый кузнец. — Если этот шакал появится где-либо в селении, нас сразу же известят.
Между тем у самой чайханы спешилась приведенная Кадыровым полусотня. Бойцы небольшими группами расположились на отдых. К ним стали подсаживаться завернувшие в чайхану узбеки-крестьяне. Чайханщик забегал с чайниками, обслуживая неожиданных гостей. На первый взгляд бойцы просто отдыхали около чайханы. Однако всякий, кто попытался бы выйти через дверь или выскочить в окно чайханы, неминуемо попадал прямо в руки красных конников.
Увидев, что вместо обыска домов красноармейцы спокойно расположились на отдых вокруг чайханы, Абдусалямбек так и застыл на месте с пиалой, не донесенной до рта. На его лице отразилось полное замешательство и страшный испуг.
— Все в порядке! — снова коротко доложил Кадыров Кольчугину. — Пошли.
— А как же обыск?! — забеспокоился Абдусалямбек. — Ведь в каждом доме мужчины ожидают тех, кто придет осматривать дома.
— Ничего. Пусть подождут, — беззаботно отмахнулся Кольчугин. — Мы пока с женщинами поговорим, а потом уж и по домам пойдем. Ну, пора начинать, — кивнув головой Кадырову, поднялся с ковра Кольчугин и, многозначительно посмотрев на Мирсаидова, указал ему глазами на Абдусалямбека.
Поняв молчаливый приказ комполка, старый кузнец утвердительно кивнул головой. Отойдя на несколько шагов от помоста, он пошептался о чем-то со своими товарищами. В довершение всего кузнец крепко сжал кулак и изобразил жестом, как будто держит кого-то за шиворот. Уверенный в том, что беднота не выпустит Абдусалямбека, кузнец двинулся вслед за командирами.
Кольчугин и Кадыров в сопровождении Саттара вошли в чайхану.
Это
Женщины, несмотря на то, что их было не менее трехсот, занимали незначительную часть чайханы. Они вплотную одна к другой сидели на двух помостах, повернувшись к входу спиной. Только некоторые из них решились приподнять чачван — волосяную сетку паранджи. Остальные же и здесь остались сидеть с черными жесткими забралами на лицах.
Около самоваров стоял зобатый чайханщик, неодобрительно посматривая на женщин.
Едва лишь Кольчугин и Кадыров вошли в двери, как негромкий женский шепот, наполнявший чайхану, мгновенно стих. Женщины, приподнявшие волосяные сетки, снова торопились опустить их на лица.
— Здравствуйте, дорогие сестры, — громко поздоровался Кольчугин с женщинами.
Ему никто не ответил. И все же Кольчугин чутьем понял, что женщины молчат лишь потому, что растерялись. Не угрозу, а робкое доброжелательство почувствовал командир в молчании женщин, повернувшихся к нему черными панцирями чачванов.
— Ведь, наверное, добрая половина из них могла бы быть комсомолками, — по-русски проговорил он, обращаясь к Кадырову.
— Будут, — коротко ответил тот.
— Скоро будут, — уточнил Саттар. — Вот увидишь, командир, скоро будут!
— Ну, что ж, — улыбнулся Кольчугин, — открывай митинг, бедняцкий вожак.
Саттар на мгновение заколебался, но, быстро подавив в себе минутную робость, поднялся на свободную часть помоста и обратился к женщинам.
— Сестры! — начал он негромко, срывающимся, как у всякого, впервые выступающего с речью, голосом. — Сегодня у нас праздник. Красная Армия разбила Кара-Сакала. Сейчас, сестры, будет говорить красный командир, русский командир. Он скажет правильные слова. Послушаем его, сестры! Я сказал все!
И, окончательно смутившись, Саттар быстро соскочил с помоста. Кольчугин занял его место.
Сухощавая коренастая фигура, затянутая в ремни и от этого особенно четкая и энергичная, привлекла к себе внимание всех пришедших на митинг женщин. Кольчугин знал, что сквозь сетки паранджи на него устремлены сотни глаз. По-разному смотрели на краскома эти глаза. Большинство с надеждой и одобрением, многие недоверчиво, а некоторые с ненавистью. Но никто не смотрел на русского командира равнодушно.
Кольчугин одернул гимнастерку и, глубоко вздохнув, набрал в грудь воздуха. Он чувствовал, что волнуется.
«Это, пожалуй, потруднее, чем в сабельную атаку ходить, — пронеслось в голове комполка. — Удастся ли мне их убедить? Помогут ли они мне? Вдруг побоятся! Откажутся!» Подавив противное чувство робости, Кольчугин подумал: «От меня самого зависит. Сумею убедить — помогут. Значит, надо суметь убедить».
— Дорогие сестры! Разрешите передать вам горячий привет от красноармейцев-буденновцев! — заговорил он по узбекски.