Повести и рассказы
Шрифт:
Одно мгновение толпа колебалась. Затем в воздухе замелькали срываемые паранджи. Казалось, стая птиц, готовясь взлететь, замахала крыльями.
Послышались вопли нескольких несогласных и яростная брань Кара-Сакала, а от окон к небольшой группе не снявших паранджи женщин уже бежали красноармейцы. Тогда и последние женщины открыли лица, подняв чачваны. Лишь одна закутанная в паранджу фигура метнулась очертя голову к окну, но на нее сразу же навалились красноармейцы. Из-под сорванного в борьбе чачвана выглянула черная борода, бледное лицо и горящие от злобы рысьи глаза Кара-Сакала.
— Тургунбай!! — раздалось из окон сразу несколько голосов.
— Тургунбай!! Зять Абдусалямбека!! А говорили, что он в Афганистан ушел.
Увидев, что он опознан своими бывшими соседями и знакомыми, Кара-Сакал перестал сопротивляться. Он покорно позволил красноармейцам связать себе руки и был удовлетворен тем, что для его охраны и конвоирования Кольчугин сразу же назначил пятерых конников. Скрученный крепкими волосяными веревками, Кара-Сакал стоял посередине чайханы, глядя на всех злыми глазами попавшего в западню зверя. Мимо него тихо прошелестела паранджами небольшая группа женщин. Впереди торопливо убегала Саодат-ханум, закутанная в роскошную бархатную паранджу, а за нею семенили две ее подружки. Только они не решились в этот день открыть свои лица перед народом.
Женщины Ширин-Таша выходили из чайханы с открытыми, хотя еще испуганными, но уже улыбающимися лицами. На полу в чайхане валялась целая груда тряпья. Женщины не захотели взять с собой только что сброшенные паранджи.
Наиболее решительные из женщин разрывали свои паранджи и, проходя мимо Кара-Сакала, кидали клочья их в лицо бандиту.
— На, подавись нашей тюрьмой!! Возьми с собой в могилу остатки нашего позора, убийца женщин!! — звучали гневные голоса.
Чайхана опустела. Только зобатый чайханщик, кряхтя и шепча молитвы, собирал с пола клочья рваного тряпья и сносил их к очагу.
Первым, кого увидел Кольчугин, выйдя вслед за женщинами из чайханы, был Саттар. Старый кузнец стоял с еще красными от слез глазами, но лицо его было спокойно. На вопрос Кольчугина о Розии-биби он радостно ответил:
— Сто лет жить вашему доктору, товарищ командир. Он говорит, что моя старушка скоро поправится. Пуля совсем неглубоко попала. Только поверху прошла. Спасибо доктору. Очень хороший советский доктор. И, помолчав немного, просительным тоном продолжал: — Товарищ командир! Народ просит вас отдохнуть в Ширин-Таше. Уже на весь ваш полк плов варить начали. — Понизив голос, кузнец добавил: — И кто бы мог подумать, что курбаши Кара-Сакал — это наш Тургунбай, зять Абдусалямбека. Он ведь уже больше четырех лет, как из Ширин-Таша убежал. Говорили, что в Афганистан ушел. Самый богатый, самый правоверный мусульманин был. Дочь родную в могилу загнал: женой ишана не соглашалась быть. Когда он на дочери Абдусалямбека женился, со всей Ферганской долины богатеи на свадьбу приезжали. Он и сейчас с женами Абдусалямбека в чайхану пришел.
Кузнец помолчал, словно боясь договорить что-то, затем, решившись, скороговоркой закончил: — Абдусалямбека мы тоже связали. Вы его, пожалуйста, с собой заберите. Пусть его советский суд вместе с Кара-Сакалом судит. Ладно?
— Ладно! Возьмем, — пообещал Кольчугин. — Все?
— Нет, еще не все! Еще одно дело есть, — уже громко заговорил Саттар. — Дехкане хотят новый Совет сами выбрать. Вечером собрание будет. Народ просит вас доклад сделать. — И вопросительно взглянул на комполка.
Кольчугин рассмеялся.
— Ну, дипломат! Вначале про плов, затем про Абдусалямбека, а потом уже про собрание.
— Конечно, без паранджи, — торопливо согласился Саттар, но, подумав, добавил: — не все, конечно… Саодат-ханум, например… А наши женщины паранджу больше никогда не наденут!
На трассе
— Вставай, Ардо! Пора! Ребята, наверное, перемерзли. Вставай!
— М-м-м! Рано! Еще немного поспим и пойдем.
— Вставай, вставай, нечего тут… Ребятам тоже поспать надо! Сейчас половина второго. Как раз время. Вставай.
— Ладно, встаю, — недовольно проворчал Ардо Мальян, черноволосый курчавый юноша, протирая глаза. Из-под одеяла он, однако, не вылез. В сарае, приспособленном под жилье для студентов, приехавших на стройку канала, было холодно, почти так же, как и на улице. А на дворе стоял февраль.
Убедившись, что Ардо проснулся, будивший его студент, забрав из-под своей подушки полотенце и мыльницу, вышел из сарая. Стояла темная холодная ночь. На черном бархате неба горели яркие крупные звезды. Хотя в Ферганской долине зима мягкая и почти бесснежная, все же февральские ночи даже здесь остаются холодными.
Юноша, выйдя из сарая, подошел к звеневшему в темноте арыку, оббил каблуком сапога ледяную кромку около берега и, наклонившись, начал умываться.
Студеная вода обжигала кожу, но он старательно вымыл лицо и шею, крепко вытер их жестким холщовым полотенцем и почувствовал, что последние остатки сна бесследно улетучились. Ночь не казалась уже такой холодной, да и темнота была не очень густой. Студент отчетливо различал контуры строений селения, расположенного в полукилометре от сарая, темные купы деревьев, беловатую полосу песчаной дороги, ведущей к трассе канала. По этой дороге сейчас они с Ардо пойдут на смену товарищам.
Вспомнив про Ардо, юноша недовольно поморщился. «Не выходит умываться. Видимо, опять заснул», — подумал он.
— Вот соня. Ну, я тебе сейчас устрою… — проворчал он и, зачерпнув в крышку целлулоидной мыльницы немного воды из арыка, быстро вошел в сарай.
Ардо и в самом деле не думал вставать. Закутавшись с головой в одеяло, он сладко похрапывал, не чувствуя надвигающейся грозы.
Вошедший с улицы быстро шагнул к спящему товарищу, сдернул с него одеяло и безжалостно вылил за ворот другу ледяную воду.
Ардо вскочил, как ужаленный.
— Ой, черт Алешка! Самый настоящий черт!
— Ладно, ладно! Одевайся! Потом доругаешься, — добродушно посмеивался Алексей.
— Нет, это настоящее свинство, — ругался Мальян, поспешно одеваясь. — С такими, как ты, у нас на Кавказе знаешь, что делают?
— Что? — заинтересовался Алексей.
— Рэжут! — свирепо буркнул Ардо и, натянув сапоги, отправился умываться.
Через четверть часа оба студента уже шли по песчаной, крепко укатанной дороге. Коренастый, широкоплечий Мальян был, как всегда, весел и, засунув руки в карманы, шагал, что-то насвистывая. Большой поклонник музыки, он был совершенно лишен музыкального слуха. Это, однако, не мешало ему постоянно что-нибудь напевать или насвистывать, доводя до отчаяния всех, кто имел несчастье слушать его вокальные упражнения.