Повести о карме
Шрифт:
Хор:
Дрова, горящие в огне,не горятХатано Тадаоки:
(выходит на авансцену, раскрывает веер)
Рази, мой ум, быстрей меча!Сегодня я выпью смертельный яд.Осушив чашу утром,умру до полуночи,но днем я встречусь с моим врагом.(закрывает веер, поднимает чашу. Танцует, пьет)
Ха-ха-ха! О торжество!Сцена 2
Исэ Такаёси:Я Исэ Такаёси, враг господина Хатано!Сегодня мне судили богипасть от его меча.(проходит на середину сцены, становится напротив Хатано)
Но как же дар будды Амиды?Убийца мой, знаешь ли ты?Долг мой – предупредить тебя!Хатано Тадаоки:
Ха-ха-ха! О торжество!Всё знаю я, всё!Вот, я убью тебяи ты станешь мной.Но в теле моём кипит чёрный яди к ночи ты скончаешься в муках!В ужасных мучениях, да!Кансэй [17] !17
Возглас радости.
(убивает Исэ, забирает его маску и превращается в убитого)
Исэ Такаёси:
Вот я воскрес в новом теле.Фуккацу!Но нет времени для ликования,ибо ждут меня страшные мукии скорая кончина!Но что это? Чу!(обходит сцену, стуча в барабан)
Яд испарился, вытек со слюной и слезами.Я здоров и полон сил!О враг мой, доблестный Хатано!Ты хотел погубить меня,отравив себя самого,но велик будда Амида, велик и милосерден.Хор:
Не обманешь прозорливого будду!Тот, кто жаждет воскресить врагав теле умирающего или калеки,либо прокаженного, обители страданий,или дряхлого старца с трясущейся головой,обманется,обманется,обманется в своих дурных ожиданиях.ИсцелитсяГлава четвертая
Происшествие на почтовой станции
Я следовал за отцом: за правым его плечом, чуть отстав, согласно традиции защищать спину тому, кто старше. Приноровиться к отцовскому шагу оказалось не так-то просто. Давненько мы вместе никуда не ходили. За это время, оказывается, я вырос, привык шагать быстрее и шире. Стареет отец, горбится, семенит. Коленями мается, давно уже. Доведись на заставе за преступником гнаться – не догонит.
Нужно, чтобы рядом был кто-то помоложе, пошустрее.
Я хотел напомнить отцу, что он обещал похлопотать за меня перед господином Хасимото – и прикусил язык. Не на улице же разговор затевать? Дома надо было сообразить. Повернуть беседу от нашей унизительной бедности к жалованью, от жалованья – к тому, что два жалованья, как ни крути, больше, чем одно…
Бед на отца свалилось – как гора на муравья. Про меня и забыл, наверное.
Школа «Дзюнанна Йосеи» располагалась через три квартала от нашего, если идти на юго-восток, в сторону княжеского замка на Красной горе. Как с безмолвной скалы в бурное море, мы нырнули в шумную толкотню Сенрёбу – улицы Тысячи Одеяний, с лихвой оправдывавшей своё название. Торговцы уже открыли двери лавок и ставни на окнах магазинчиков. Цветастые кимоно, платки, шляпы, пояса, накидки, выставленные на продажу – от них рябило в глазах. Оклики зазывал, вопли разносчиков чая. Шелест шёлка, шуршание хлопка. Дым над котлами с лапшой. Дым над сковородами с жареными креветками. Ругань продавца, чей товар запачкали жиром. Перестук и шарканье сандалий – деревянных гэта и соломенных дзори…
Жизнь тут кипела с раннего утра и до темноты.
Миновав ворота, отделявшие кварталы друг от друга – на ночь ворота запирались – мы срезали путь мимо жасминовых посадок. Их разбили изготовители ароматических притираний и купцы, торгующие чаем сорта санпинтя, смешанным на рюкюсский манер. Россыпями нетающего снега белые цветы лежали на гибких ветвях кустов. От плывущего запаха воздух сгустился, превратился в драгоценную благоухающую настойку. В ней с дремотным жужжанием плавали сотни довольных жизнью пчёл.
Мухи кружились дальше, наслаждаясь вонью сточных канав.
Потом был мост через канал, обсаженный плакучими ивами. Мы прижались к перилам, когда мимо нас на полном скаку пролетели пять конных самураев. Они торопились в замок с важными сведениями, о чем недвусмысленно говорила их одежда, расшитая цветами жимолости – гербами княжеского клана.
– Будь осторожен, – предупредил отец, хотя в этом не было нужды. – Зазеваешься, стопчут.
За мостом начиналась площадь с досками для объявлений и официальных указов. Здесь собирались гадальщики, сказители, жонглёры и слепые певички годзэ, больше смахивавшие на шлюх, какими они и были. Но для песен и гаданий было ещё слишком рано. Лишь одинокий горбун-уборщик скрёб метлой пыльную брусчатку, да ветер, словно пёс, лениво трепал клочья старых объявлений.
– Не отставай, – велел отец.
Я не стал с ним спорить. Пусть считает, что мне трудно поспевать за ним.
Улица Трёх Изысканных Сосен была скучней скучного. Пыльная, кривая, с глинобитными заборами, покрытыми облупившейся побелкой. За ними прятались дома, крытые где черепицей, а где и соломой. Одна достопримечательность тут всё же имелась: в конце улицы размещался додзё семьи Ясухиро.
На взгорке росла троица сосен, давших название улице. Кривые и узловатые, они роняли на землю хвою, рыжую от жары.