Повести в Белых Халатах
Шрифт:
– А может быть, и правы киношники, что выставляют врачей-мужчин такими придурками, – вздохнула она и отправилась в свой кабинет, где её уже ждали пациенты.
Обычно тяжёлым днём называют понедельник, а сегодня пятница, и пора бы задуматься, как провести приближающиеся выходные. Но мысли далеки от отдыха: на приём ко мне записана Лена Новикова, жена заведующего отделением ультразвуковой диагностики. Рудик, её муж, ещё не подошёл, и я не знал, ждать его или нет.
Лена из тех пациентов, которые занимаются самодиагностикой и самолечением на основе прочитанных в Интернете статей
Увы, чуда не произошло. Неделю назад она пришла на повторное исследование, в ходе которого Нина определила, что опухоль увеличилась в размере практически в два раза, кроме того, теперь в процесс были вовлечены лимфатические узлы.
Тут же собрали консилиум из заведующей клиникой Кунцевой Людмилы Борисовны, меня как лечащего врача, Нины, консультанта-онколога и самого Новикова. Всем вместе нам удалось убедить Лену немедленно провести биопсию и встретиться с хирургом для обсуждения дальнейшей тактики. Сиротин по результатам гистологии подтвердил худшие опасения: запущенный инвазивный процесс с вовлечением лимфатических узлов…
На консультации в онкологическом центре, куда Новиковы отправились вдвоём, хирург поставил их перед фактом: на данном этапе операция невозможна, так как опухоль слишком велика.
Сегодня, с результатами обследований и заключениями всех консилиумов, Новиков попросил меня встретиться с Леной.
Так и не взбодрив организм чашечкой кофе, я отправился к своему рабочему кабинету. По пути заглянул к Рудику, но его на месте не оказалось.
Не успел я сесть в кресло и сосредоточиться на предстоящем непростом разговоре, как в кабинет ввалился Юрка Антонов, наш гериатр.
– Скажи, Марик, как при таких имени и отчестве ты заимел фамилию Тёткин? Подозреваю, изначально ты был Тёткинсон, но твои предки в годы еврейских погромов с целью самосохранения отбросили недвусмысленно звучащее окончание.
Это была не новая шутка Антонова. Впрочем, в клинике не осталось ни одного сотрудника, которому в той или иной форме не перепало от Юриного чувства юмора.
– Мало того, что ты выбил дверь в мой кабинет и перепачкал кушетку, так ещё и выпил марочный коньяк, который я хранил на экстренный случай. Откуда ты вообще узнал, что у меня в столе коньяк?
– Ну, во-первых, это был самый что ни на есть экстренный случай. Во-вторых, ты сам накануне спорил с Сириным, у кого в столе алкоголь дороже, – рассмеялся я.
– И ты выбрал мой кабинет потому, что дороже у меня? – возмутился Юра.
– Твой кабинет выбрала Барби, так как он оказался ближе к туалету, – резонно заметил я.
– Короче,
– Бутылка с Сирина, – возразил я. – Это его пациентка, так что он нам по-любому должен.
– А ведь ты прав, – кивнул Юра. – Не зря ты зовёшься Тёткинсоном.
Он направился к двери, и очень вовремя – на пороге появились Новиковы.
Обменявшись коротким рукопожатием с Юрой, Рудик присоединился к Лене, устроившейся напротив меня, и взял жену за руку.
Разговор, мягко говоря, давался с трудом. То, что я мог предложить год назад, сейчас не имело смысла. Возможные варианты практически исчерпали себя за недостатком времени. Зная Лену не только как пациентку, но и как жену коллеги, мне было сложно откровенно сказать ей, что она добровольно лишила себя шанса получить полноценное лечение и доступные теперь методы являются гораздо более агрессивными, чем те, которые мы могли применить раньше.
Она сидела передо мной, похудевшая, постаревшая лет на десять, как-то разом сдавшаяся и потерявшая надежду. А мне нужно было эту надежду в неё вселить. И не просто надежду, а твёрдую веру в то, что ничего ещё не потеряно и мы сделаем всё возможное.
– Ну что, я хочу поделиться хорошей новостью, – придав голосу как можно больше уверенности, продолжил я. – Вчера, после ряда отсрочек, вызванных не зависящими от нас причинами, я встретился наконец со своим коллегой – онкологом. Он заверил меня, что у нас есть реальная возможность поправить ситуацию.
Лена заморгала часто-часто, как будто пытаясь остановить набегающие слёзы.
– Существует такой вид химиотерапии, как неоадъювантная. Её применяют как раз в таких случаях, как у вас, с целью уменьшить опухоль в размере, чтобы затем провести хирургическое лечение, – я смотрел Лене в глаза, стараясь не потерять прямой контакт, чтобы она чувствовала: я говорю о ней, для неё. – Как правило, после комбинированной терапии удаётся добиться хороших результатов.
Рудик с пониманием кивал.
– Схему нужно начинать не откладывая, не позже чем завтра, – продолжая говорить, я взялся писать направительное заключение к онкологу.
– Но ведь химиотерапия – это очень вредно!
Я посмотрел на Лену, и мне захотелось заорать: «Нет ничего вреднее твоего диагноза и того, как ты его запустила! Нет ничего вреднее того, что случится с тобой через пару-тройку месяцев, если ты не начнёшь лечение! А если у тебя хватит мозгов начать его завтра, то взамен пары месяцев у тебя, возможно, появится пара лет. А может, даже и больше…»
Но вместо тирады, естественно, произнесенной про себя, я улыбнулся, сложил внушительную пачку бумаг в папку и, протянув её Рудику, сказал:
– У вас нет времени и дальше откладывать лечение. Скоро появятся отдалённые метастазы, от которых вы скончаетесь. Побочные эффекты химиотерапии для вас сейчас гораздо менее опасны, чем угроза прогрессирования болезни. Уверен, вы это отлично понимаете. Просто нужно взять себя в руки, настроиться на положительный результат, и мы обязательно его добьёмся.