Повести. Пьесы
Шрифт:
Коля положил ладонь на грудь:
— Ну, совестью клянусь. Последнее, что осталось. Да и та…
Павлик спокойно попросил:
— Ты не смягчай, не надо. Мне ведь иногда и самому так кажется. Вот недавно мастер позвал — давай, говорит, в выходной поможем инвалиду квартиру отремонтировать. Конечно, говорю, давай, как же еще. А потом оказалось, он не столько инвалид, сколько зампредседателя постройкома… Выходного не жалко, но уж очень противно, что они со мной как с дураком. И главное, я мастеру даже ничего не сказал. За него же стыдно стало… Или сегодня эти
Задачка, подумал Коля, чтобы успокоить себя. Но успокоение не получалось, он чувствовал, как нарастает внутри, как давит тревога, как тяжело слушать дальше беспомощные Павликовы слова. Хотелось отодвинуться и отключиться, как в кресле у зубного, когда проклятое сверло с зудением и свистом прокрадывается в зуб, и, хоть пока ничего страшного нет, весь напрягаешься и потеешь, потому что еще мгновение, ничтожный рывочек сверла — и разом ударит боль…
Он поймал паузу, выкинул вперед пятерню и сказал торопливо:
— Погоди! Ты погоди, послушай. Успокаивающе потряс ладонью и заговорил неспешно и задумчиво, как бы рассуждая на абстрактную тему:
— Дурак ты не дурак. Но что-то такое есть… Сейчас, секундочку… Во! Знаешь, в чем дело? Ты хороший человек. Добрый. Больно никому не делаешь. А с девками, например… Вот когда рыбу ловят, ей надо — р-раз! — крючком губу проткнуть. И с девкой то же самое. Конечно, ей больно! Но иначе сорвется. А ты не хочешь, чтобы больно. Вот и терпи за свою хорошесть.
— Хамства мало? — с угрюмой деловитостью уточнил Павлик.
— Мало! Боюсь, совсем нет.
— Понятно…
Из-за угла донесся рык и грохот большой машины. И куда она катит в ночь?
Чего бы такое повеселее, думал Коля, полегче бы?..
Ему вдруг пришла в голову любопытная мысль, и он стал развивать ее, постепенно увлекаясь:
— А ты знаешь что? Не хамей. Ну его к черту, не надо. Ты экземпляр редкий и должен себя беречь. Теперь даже шакалов берегут, чтобы гены не пропали для науки. Сегодня, может, и не нужны, а мало ли что завтра… Вдруг и понадобятся! Так что, брат, храни себя для грядущих поколений. Сейчас, конечно, эпоха трудная, кто в чести? Генералы да дипломаты. Но ведь когда-нибудь жизнь изменится, надоест друг друга грызть. И знаешь, кто понадобится? В первую голову хорошие люди. Просто хорошие. Добрые, отзывчивые, незлопамятные. Потому что без них никакая счастливая жизнь не получится… Вот тогда-то мировая наука и схватится за волосенки! Где гены? Неужто все доброе человечество на мыло извели?.. А ты тут как тут со всеми своими хромосомами. И начнут с твоей помощью восстанавливать на земле поголовье хороших людей…
Павлик слушал эту речь не улыбаясь, глядя в колени. А может, и не слушал, так сидел. Коля решил его утешить более прозаическими соображениями:
— А еще учти — жизнь, она ведь полосатая. Чтобы все время тебе одному карта шла, так не бывает. В очко баловался?
— Нет.
— Ну и не надо, бестолковая игра. Так вот там как? Один щиплет и щиплет по гривенничку, и все ему везет. А другой в глубочайшей
Быстрым движением Коля сжал пятерню в кулак. Павлик задумчиво посмотрел на этот символ конечного успеха.
Коля, приободрившись, продолжал:
— Я вот заметил: добрым поначалу везет редко. В молодости в основном преуспевает нахал. Но дальше как получается? Он так и привыкает надеяться на одно свое нахальство. А им, между прочим, век не проживешь! И в конце концов банк берут как раз добрые. Вот так, брат!
Ему самому понравилось, как здорово и ловко у него все вышло. По самой точной логике!
Но на Павлика эта отдаленная грядущая справедливость впечатления не произвела. Едва Коля кончил, он сказал:
— Ну что, пошли?
В чистом небе было навалом звезд, все канавы и рытвины высветились, идти было, легко. Вблизи Раисиного дома Колю кольнула совесть — ведь ждала небось.
— Постоишь минуту? — спросил он Павлика.
— Иди, — разрешил тот невнимательно, думая о своем, и сел на разбитую, с горбатым изломом, стеновую панель.
Общежитие светилось редкими огнями, почти все окна были темны.
Коля походил вдоль фасада, пытаясь вычислить, которое окошко Раисино. Камушек, что ли, кинуть? Еще попадешь не туда…
Он решил положиться на судьбу — обогнул дом и вошел в Раисин подъезд. Судьба не подкачала — вахтерши на месте не было.
Коля быстро легкими кошачьими скачками взлетел на нужный этаж и поскребся в дверь.
Прислушался. Реакции не последовало. Тогда он тихонько постучал.
Но тут же дверь приоткрылась, и на лестничную площадку выскользнула Раиса в халатике и тапочках на босу ногу. Она прижала палец к губам и потащила его на пролет выше.
— Чего так поздно? — спросила она, не без труда, усаживаясь на узенький современный подоконник. — Девки спят уже.
— Да вот шел мимо, — нелепо начал Коля. — Понимаешь, Павлик попросил. Хороший парень…
— Такой ужин прозевал, идиотик, — пожалела Раиса и поцеловала его в щеку.
Это было совсем уж неожиданно — ни упрека, ни даже ворчания. Вот не думал…
— На танцах были, — стал оправдываться Коля, Павлик кадры свои показывал.
— Ну и как кадры?
Он махнул рукой:
— А-а…
Раиса заерзала, устраиваясь поудобнее.
— Главное, хотел ведь прийти, — сокрушенно вздохнул Коля.
— Тебя дождешься! — беззлобно возразила она. — У меня дома кот такой был. Все время шлялся! Когда хочет, уйдет, когда хочет, придет. Мышей сроду не ловил, зато колбаску… Представляешь, холодильник открывать научился! Ну не гад, а?
Коля расстегнул ей халатик, сунул руки под байку. Там ничего не было, даже рубашки.
— Ого! — сказал он. — Сюрприз.
— Так ведь легла уже, — объяснила Раиса.
— Всегда так спишь?
— Всю зиму. Весной не топят — все равно. Закаляюсь. Работа в основном на улице, простужаться нельзя. Ну, когда в вагончиках жили, там, конечно, по-всякому приходилось. Раз под утро графин лопнул — вода замерзла.