Повести. Рассказы
Шрифт:
— Образно, но слишком сложно для нормального общения. Моя же мысль проста. Мне кажется, что вы Клячко видели, а он вас — нет.
— Все было так, как я сказал.
— Хорошо. У Клячко или Шурановой что-нибудь было в руках?
— Вроде бы нет. Впрочем, если не считать маленького сверточка с контрабандой.
— Не ёрничайте, Лыткин. Это ведь допрос.
— Давно понял, гражданин следователь.
— Откуда, кстати, знаете про контрабанду?
— Весь теплоход знает…
Звонареву вдруг показалось, что сейчас Лыткин ударит его
— Куда теперь меня поведете?
— Если не возражаете, на минуту зайдем к капитану.
— Не возражаю, — усмехнулся он.
Они вышли на пустынную верхнюю палубу и повторили весь путь, пройденный два часа назад импровизированным следствием. В районе трубы Звонарев остановился, шагнул в темное пространство между двумя шлюпками. Встал у борта. Лыткин удивленно посмотрел на него. — Узнаете? — спросил Звонарев.
— Что я должен узнавать?
— Ситуацию. Вот тут стояла Шуранова. Вы появились откуда-то оттуда. Она повернулась на звук шагов. Вы зажали ей рот ладонью, чтобы не кричала, и скинули в воду. Где сверток?
Несколько секунд Лыткин являл собой крайнее изумление. Наконец он покрутил пальцем у виска и спросил:
— А вам к доктору не надо? Вот что, — раздраженно заговорил он, — или мы сейчас идем к капитану, или я пойду спать. Вы уж один упражняйтесь в своих умозаключениях…
Он отвернулся, и Звонарев увидел, как обострился его профиль, словно бугры мышц до предела натянули на себя кожу.
— Привет вам, кстати, от Француза! — вдруг сказал Звонарев.
Лыткин не дрогнул.
— Ошибок много наделали, гражданин Лыткин, — продолжал наступление Звонарев. — Дорогим шампанским разбрасываетесь — не по карману! А на бутылочке-то наклейка вашего ресторана…
И вдруг Лыткин побежал. Не очень быстро, как показалось Звонареву, высоко поднимая ноги, словно на физзарядке. «Куда он? Кругом море…» — подумал Звонарев и громко крикнул:
— Стой!
Лыткин завернул за угол палубной надстройки. В несколько прыжков Звонарев был у этого места. Он успел подумать, что, наверное, попался на грубую приманку, увидел подставленную ногу, и, падая, в полете уже, попытался сгруппироваться, чтобы не разбить голову о железные механизмы на палубе. Спиной Звонарев больно ударился обо что-то острое, перевернулся через левое плечо, хотел вскочить, но тут огромная многотонная масса обрушилась ему на голову, и он погрузился в спасительную, снимающую боль темноту.
Когда глаза его открылись, над ним висело лицо Сашки Тюрикова, губы того шевелились, но Звонарев ничего не слышал. Липкая кисло-сладкая пена застыла на губах. Звонарев долго нес руку к лицу, чтобы отереть пену со рта, но и рукав был весь в этой мерзкой, смешанной с кровью пене.
Сашка догадался, слава Богу: платком вытер ему губы, приподнял голову.
— Допрыгался, детектив… — Голос Сашки плыл издалека, слова доплывали с большим
Размытое пятно за Сашкиной головой приблизилось к глазам Звонарева, он узнал капитана.
Поддерживаемый двумя парами рук, Звонарев перевернулся, встал на четвереньки. Перед ним в белой пене валялся огнетушитель с пятном черной крови на нем. Его крови. Пена уже стала застывать, Звонарев автоматически взглянул на часы.
Капитан потряс его за плечо.
— Кто?
— Лыткин. — Звонарев выдавил из себя единственное слово, и снова пошли круги перед глазами…
Медсестра перевязывала ему голову, Звонарев сидел голый, в белом халатике, грязная одежда его скомканной кучкой лежала в углу.
— Сейчас я простирну маленько, высохнет мигом. — Руки сестры кружили вокруг лица Звонарева, его голова все больше походила на гипсовый слепок. — А вам пока придется в халате погулять…
— Таня, — спросил вдруг Звонарев, — вы Лыткину говорили, что Шуранова без сознания? Сестра вздрогнула, отвела взгляд.
— Нет. С чего вы взяли?
— Так… Показалось…
Она помедлила, завязывая бантиком конец бинта. Горько усмехнулась:
— Кабы у человека на лбу написано было, сволочь он или добрый человек… Как теперь людям в глаза смотреть?
— У тебя роман с ним был?
— Жениться просил, кобель гнусный…
Звонарев тронул ее за рукав.
— Вы меня не утешайте! — Таня отвела руку.
— Я и не утешаю. Плюнь. Радуйся, что он тебе жизнь не успел сломать…
— Чайку бы сообразить! — мечтательно сказал доктор, выходя из комнаты, где лежала Шуранова.
— Как Зина? — спросил Звонарев.
— Порядок!
Сладкая тошнота подступила к горлу.
— Вы прилягте. — Таня осторожно опустила ему голову на подушку. — Вон как побледнели…
Доктор сел рядом, потрогал пульс.
— Ничего, оклемается… — Он подмигнул Звонареву.
Дверь лазарета открылась.
— Уплыл, мерзавец! — с порога сказал капитан.
Звонарев привстал.
— Лежи, лежи! — Капитан легко надавил ему на плечо, присел на койку. — Спасательного нагрудника в каюте нет, иллюминатор открыт, рядом на столе след от башмака… В каюте ничего не трогали, я приказал опечатать…
— Ищете?
— Да. Опять повернули. Через полчаса рассвет, легче станет… Э-эх! — вздохнул он. — Опаздываем со страшной силой!..
Звонарев задумался, потом спросил:
— А если это инсценировка?
— Что?
— Комедия с башмаком и нагрудником…
— Так ты думаешь, он на теплоходе?.. Вряд ли. Чтобы спрятаться как следует, да еще побег инсценировать — время надо иметь.
— Время у него было. Я там, на палубе, минут пятнадцать провалялся. Пена из огнетушителя успела осесть.
— Что ж, проверим. Ловко он тебя! Я-то думал, вас там в спецшколах и самбо учат, и как одному против десяти… — Капитан добро посмеивался над Звонаревым. — А вас бьют, как нас грешных…