Повести
Шрифт:
– Ты устал, - сказал немец, вглядываясь в лицо Ивана.
– Сейчас будет наступать день. Тебе надо спать перед дорогой... Знаешь, Иван, я хочу в Московию. Я уже жил там однажды. Здесь меня могут убивать совсем. Я буду скоро-скоро к Москве ехать...
5
Еще через две недели Болотников пришел в Польшу. Раздольные шляхи меж тучными нивами и охотничьи лесные тропы в сумрачной синеве пущ привели его в Самбор.
Небольшой городок на левом берегу Днестра окружали строем белые, с бойницами домишки. У подножия горы - над водой - высились бурые
Шляхта польская и украинская челядь толпились подле рыжего, одетого в яркий кумач ката.
– Поспешай! Паны гневаются!
– покрикивал кат и ударял по деревянному "козлу" плетью.
– Щоб i тебе не минули катiвськi руки!
– вдруг откликнулся голос.
Рослый чубатый холоп весело вышел, как на гулянку, глянул по сторонам и быстро лег на "козла".
Гнусный, постыдный звук рассек тишину. Плеть зачастила, садня и щедро расписывая алым кожу. Холоп не кричал. Он только вертел головой и, отыскав глазами какого-нибудь пана, твердил, усмехаясь:
– От говорили, що буде болити, а нi крохи не болить!
Иван спросил стоявшего поодаль холопа:
– В чем он повинен?
– Старосте нашему зуб выбил.
– Не напрасно, чай, - за обиду какую?
– За побиванье, пораненье и помордованье слуг, - ответил холоп.
Старый светлоусый пан незаметно подошел к Ивану.
– Москаль?
– спросил он.
– Как сюда попал?
– На Русь бреду с Веницеи-города, а допрежь того на турецких галерах томился.
Пан сощурился и зорко оглядел обветренное лицо Ивана.
– Ступай в замок. Господаря увидишь. Не можно тебе без того на Русь казаться.
"Какого еще господаря?" - подумал Иван, глядя на поляка, и опасливо, с неохотой двинулся за ним.
В низкой сводчатой горнице стояли длинные столы с кривыми, гнутыми ногами. Шляхта в парчовых кунтушах и кафтанах из лосиной кожи то и дело затевала споры. Гайдуки, полыхая алым огнем бешметов, разносили черемуховый мед и венгерское вино.
Ивана посадили в конце стола.
Светлоусый пан сел рядом и придвинул к нему пузатую, налитую до краев чарку. Напротив, одетый в желтый камчатный кафтан, отороченный соболями, сидел смуглый человек с подстриженной бородой.
Хмель закружил, ударяя в ноги, быстро натекая в руках истомой. Поляк выспрашивал: кто таков? Давно ли с Руси? Знает ли толк в военном деле? Слыхал ли о московских переменах? Иван бойко отвечал, хотя иногда невпопад, и сам себе дивился: он, холоп, сидит за одним столом со шляхтой, пьет панский мед, и никто его не гонит!..
"И чего надо от меня сему ляху?" - подумалось ему.
Тут крики "vivat" грянули кругом, и все встали с мест, поднимая чарки.
– Господарю Димитрию vivat!
– закричал светлоусый пан.
– Vivat Жигмонт, круль московский!
– некстати раздался чей-то голос. Тучный хмельной поляк лег грудью на стол и, расплескивая мед, вопил: Жи-и-игмонт! Жи-и-игмонт!..
Паны смутились, поднимая крик; все смешалось, и
Спустя два часа в горницу вошла стража. Все разошлись. Бахромчатая скатерть свисала до пола, вся в черных расплывах пятен. Гайдук сказал захмелевшему Ивану:
– Пани воеводша ожидает тебя. Очнись!
"Догостился!" - подумал он с досадой и, перемогая хмель, побрел за стражей.
В палате, куда его привели, висели по стенам мушкеты и кольчуги. Наступал вечер. Пыльные оленьи рога простирались в сумрачный косой свод.
Смуглый человек в желтом кафтане быстро ходил из угла в угол, упершись в бок правой рукой. У окна сидела старая пани. Вокруг ее шеи, топырясь, стоял раструбистый белый воротник.
– Узнаешь ли Димитрия?
– спросила она Ивана.
Глаза его метнулись. Он тотчас все понял.
– Как мне знать? Я его никогда не видал.
– Вот он, Димитрий. Его и дочь мою бояре ваши едва не убили. Они ж ему и землю не дали в тишине устроить...
Смуглый в желтом кафтане перестал ходить, посмотрел на Ивана. У него был утиный нос и лицо на свету - веснушчатое, худое. Подошел близко, тихо заговорил:
– Вот што, бывалый человек! Живал ты на Руси во холопах. То верно?
– Так, государь.
– А каково ныне холопам за Шуйским, того не знаешь?
– Знаю, што худо.
– А пошто опять в кабалу идешь?
– Не в кабалу иду, а затем, чтоб воли добыть, сколь силы моей достанет!
– Удал ты!.. Я вот тоже хотел бедным людям помочь, да скинули меня бояре...
Он умолк, выжидая.
– Государь!..
– с Ивана слетел хмель. Он был весел, бледен, все в нем играло.
– Как, государь, не надобна ль тебе службишка моя?..
Крепкая худая рука легла на плечо Болотникова.
– Смекай, Иван!.. На Руси молвят - убит я, а народ не верит, вестей ожидает... Шуйский беглых всех воротить хочет, выход у крестьян отнять замыслил... Ступай на Русь, сказывай всем, что видел меня живым и здравым. За мною-де панство, жолнеры. А на Руси люди - лишь объяви слёт - встанут без числа... Ты в Веницее бывал, книги латынские о ратном деле читал, да и голова у тебя на плечах удалая. Верю тебе во всем и жалую: будь у нас большим воеводой. Скачи в Путивль к боярину князю Григорию Шаховскому, скажи ему, что видел меня в Польше и говорил со мной. Покуда еще не могу тебе много дать, однако ж возьми коня, саблю и тридцать червонцев. Да повезешь князю Григорию грамотку. Он даст тебе денег из моей казны и людей...
Густо-синяя ночь шла над полями. Шлях у придорожной корчмы белел, сворачивая на Львов.
Иван сидел на корчемном дворе в пяти милях от Самбора. У ворот был привязан его конь. Из халупы доносились хмельные голоса.
– Вот она, доля моя, - одними губами шептал он.
– Пришла сила!.. Ну, Иван, теперь гляди не плошай!.. Слово свое сдержу: за господаря того стоять буду твердо, но и своего дела тож не покину. Всколыхну холопов, тряхнет Поле* бояр - крестьянской кабале на Руси не бывать!..