Повести
Шрифт:
_______________
* П о л е - вольные казацкие земли между Северской Украиной и Доном.
"Экой дивный мой путь!" - подумал он, опуская голову на руки. Вспомнились галеры, волжский затон, ловцы, Неклюд... Он задремал.
В корчме говорили:
– Ступай, Грицю, до дому. Тут лавки смоляные, - як сiв, так и прилип, дурень!
– Дай послухати, що про самборьского господаря размовляють.
– Да то не господарь, а вор - Михайло Молчанов, што с Москвы сбежал...
Большую реку видел Иван. Из воды выходил народ (ему не было конца) и складывал на берегу камни. От народа и от камней исходил мутный красноватый жар. "Што
– спрашивал он и сам же отвечал: - Град Солнешный, правду холопью".
– "А што вы за люди?" - "Искони м ы с о д н а р е ч н о г о п ы ш е м..."
Конь заржал. Иван встрепенулся.
– Лишь силы б достало!
– сказал он тихо.
– Братство добыть!.. Град построить!..
В корчме погасили свет. Солома на крыше вздохнула под ветром.
Шляхами, пущами, полями шла высокая, густая ночь.
Ч а с т ь т р е т ь я
ВСЕЙ КРОВИ ЗАВОДЧИК
ОТКУДА "КОМАРИНСКАЯ" ПОШЛА
Пострадахом и убиени быхом ни от
неверных, но от своих раб и крестьян.
"Новый летописец"
1
– Эй, у кого деньга не щербата, подходи, подходи! Продаем по оценке и кто боле даст государево отставное платье: собольи и куньи лапы да хвосты, всякие мелкие обрезки, сарафанцы, кафтаны, ветхие сукнишка-а-а!..
Взятый из теремных камор, пошел на вынос лежалый запас - скаредного царя незавидный достаток. Площадные смутники-горланы толпятся в рядах, смотрят, как дворецкий дьяк продает царскую "рухлядь", и зубоскалят:
– Деньга - торгу староста, а и царю голова!
– А в чем он зимней порой ходить станет?
– Знали б вы кнут да липовую плаху, - ворчит дьяк и, склонив голову вбок, записывает, что кому продано, "по статьям", в книгу.
– Дьяче! Мышиных хвостов у тя нет ли?..
Плешивые меха и горелые сукна лежат на земле. Дворяне и кое-кто из бояр победнее присматривают "товарец". Встряхнет кто-нибудь ветошь, распялит на руках истлевшую дрянь, и - откуда взялся пыльный вихрь крохотных крыл?
– вылетит, завеет лицо парчовая туча моли.
– Скуп Шуйский, - говорят в толпе, - своим и купеческим деньгам бережлив, да еще пьяница и блудник.
– Не многие люди выбрали его.
– А бояре нынче боле царя власти взяли...
Дьяк на помостье перестал кричать и повел счет деньгам. Толпа двинулась - кто по домам, кто Ивановской улицей в Кремль. А там-то с утра уже теснился народ: как при Борисе и Лжедимитрии, полнилась людьми Боярская площадка...
Царя не было видно.
Бояре в высоких меховых шапках сидели у столов. Они выслушивали челобитья, тоскливо оглядывали текущий по двору народ, потея и кряхтя, принимали на себя неуемный ливень жалоб.
– ...И он, боярин мой, посылал меня по квас, - кричал, припадая на клюку, молодой холоп, - а я пошел нешибко, и он за то спихнул меня с лестницы и ушиб до полусмерти!
– Помираем голодною смертью, - плакались пришедшие издалека крестьяне.
– Разорены мы московскою волокитою, а пуще всего - от неправедных судов!..
Старая черница, подойдя к столам, завопила гневно и быстро, глотая слезы:
– При прежних государях била челом и нынче с тем же до царя пришла, а будет ли сему конец - не ведаю, должно, так и не сыщу вдовьей своей правды. Дочеришку мою княжой сын Телятевский похолопил да посадил на цепь, и дочеришка моя лишилась ума, а што с ней сталось и где ныне Телятевские, никто не знает...
– Телятевские нынче на воровстве, - сказали за столом.
– Противу государя стоят. Терпи,
Черница поникла. Бессильно опустив руки, она прошла в тишине среди расступившейся толпы холопов.
Люди шумели недолго. Бояре встали, и дьяк объявил челобитью конец. Народ начал медленно расходиться, глухо шумя у столов и громко бранясь, по мере того как отходили дальше.
Хилый, с мертвым лицом старик вышел из сеней. Осенний вёдерный день горел на разводах его опашня*, метанных серебром, на "втышных" пуговицах с чернью, наведенной в виде решетки. У старика была жалкая, худая шея, а руки в сизом разливе жил крупны и черны. Щуря больные глаза, он смотрел на солнце.
_______________
* О п а ш е н ь - старинная верхняя мужская одежда: долгополый кафтан с короткими, широкими рукавами.
Бояре Иван Крюк Колычев и Григорий Полтев склонились перед ним.
– Каково, государь, господь сном подарил? Почивать изволил подобру ль, поздорову ль?
– Брюхо болит, - часто моргая, плаксиво сказал царь, - то ли от худого сна, то ли от настоя, што испил давеча. Молвите, бояре, людям, которые делают настои: глядели б они, чтоб в лекарства ничего вредительного не попало, а в постные дни - скоромного, чтоб ни зла, ни смерти не навесть и меня б не оскоромить.
Он потянул носом. Слепенькие его глазки, стрельнув по двору, заметили подходивших к крыльцу бояр.
– Вона! Ближняя моя дума идет!
– захлопотал он.
– Ступайте за мной! и вошел в сени.
Бояре вступили в крытый прохладный переход. Косой солнечный блеск рассек надвое спину царя. Ноги его в белых немецких сапогах ступали нетвердо.
В брусяных хоромах Шуйского стоял терпкий дух свежей сосны. Строить каменный терем не было времени, а жить в "Гришкином" - не к лицу. Немногая утварь да в клетке жаркоцветый попугай - вот и вся память, что осталось от Лжедимитрия и Бориса.
И все же воздух в палатах был зажитой. В свежее дыхание срубов вплетался старческий кислый дух, медленный тлен платья и шуб, а в пыльных столбах света загорались и гасли искры моли.
Бояре сели не сразу. Трубецкой отстранился от места рядом с Мстиславским.
– Мне-то ниже тебя сидеть негоже!
– сказал он.
– Объюродивел ты!
– отозвался Мстиславский.
Они забранились. А царь сидел, молчал и только следил за ними. Наконец заговорил:
– Ведомо вам, бояре, што в северских городах люди заворовали - начали воевод побивать и грабить, и толкуют, будто вор Гришка с Москвы ушел, а вместо него убит иной человек... На Украйне-то шатко. Собрались там воры, што сот пчелиный. Вот и молвите, бояре, как с теми ворами быть, да не таитесь, сказывайте вести.
Встал Мстиславский. Весь в белой дымной седине, он забубнил трубным глуховатым басом:
– Недобрые, государь, вести, а таиться от тебя - не след. Одна надежда - на бога, што зло добра не одолеет. Из Путивля от Шаховского посланы были люди в степь, на Дон. И боярский сын Истомка Пашков смутил донских казаков да склонил к воровству Тулу, Каширу и Венев и ныне стал аж под самою Коломной.
– И то, князь боярин, о Путивле сказываешь ты не все, - перебил Мстиславского молодой Скопин-Шуйский.
– От перелетов* стрельцы узнали, што пришел к Шаховскому с Литвы Ивашка Болотников, князя Андрея Телятевского холоп. Сказывал он, будто видел проклятого вора в Литве и што вор его, Ивашку, большим воеводой нарек. А ныне Болотников собирает в Северской земле силу.