Повести

Быков Василий Владимирович

имел права терять время на поиски или ожидание.

Ивановский намеренно редко поглядывал на часы, он начал бояться неуемного хода времени и все

свои силы вкладывал в бег, стараясь не очень отвлекаться на прочее. Наверно, по этой причине он как-

то не сразу заметил, что значительно усилился ветер, у ног закрутила поземка, кажется, начал идти снег.

Несколько сильных порывов ветра так стеганули снежной крупой по лицу, что лейтенант задохнулся.

Вокруг стало

темней и глуше. И без того узкое ночное пространство еще сузилось, растворилось в серых

ненастных сумерках. Ночных пятен по сторонам значительно убавилось. А тут еще и ветер ударил

снегом в лицо, похоже, начиналась вьюга. «Не вовремя», - тревожно подумал лейтенант, сильнее

заработав палками. Лыжи его уже совсем утопали в снегу, выставляя на поверхность лишь острия

загнутых носков. Стараясь выдерживать направление, Ивановский почти не глядел вниз на снег, надо

было как можно дальше видеть в ночи, в этом состояла одна из его обязанностей направляющего.

Другие наблюдали по сторонам: замыкающий Лукашов отвечал за безопасность с тыла. Разумеется, в

этой темени легко было напороться на немцев, но больше, чем неожиданной встречи с ними, он боялся

опоздать. Метель или ведро, а к утру, еще затемно, они должны быть на месте. Днем им там делать

нечего.

Но видно, река опять ушла в сторону, впереди засерело что-то громадное, неровным туманным

бугром проступившее из тьмы. Вьюга вовсю гуляла над полем, и сквозь нее невозможно было

определить, что это такое. Тем не менее оно было как раз на пути группы, Ивановский понял это сразу.

Он теперь чаще, чем прежде, прикладывался к компасу, выверяя маршрут. Сзади ни на шаг не отставал

Судник, держались поблизости и остальные.

То, что еще издали привлекло их внимание, вблизи оказалось какой-то постройкой - окраинной

усадьбой деревни или каким-нибудь хутором. Соблазнительно было завернуть туда хотя бы напиться, но

Ивановский, поняв, что перед ним, сразу взял в сторону, в обход. Он суеверно боялся всего, что могло

отвлечь их от главного теперь дела и отобрать время.

В ненастье завьюженного пространства трудно было определить, на каком расстоянии от них был

этот хутор. Всего какую-нибудь минуту он темнел в стороне и уже готов был исчезнуть, как сквозь метель

откуда-то донесся крик. Лейтенант не сразу понял, кто и даже на каком языке кричит, но затем от

построек послышался лай собаки. Не ожидая ничего хорошего, Ивановский сильно оттолкнулся палками,

делая решительный рывок в сторону, и тотчас ветреную тишь ночи разорвала приглушенная вьюгой

пулеметная очередь. Трассирующие светляки пуль

прошили сумерки над головой, чиркнули по самому

снегу и унеслись прочь. Вздрогнув от неожиданности, лейтенант пригнулся и изо всех сил рванул

дальше, вперед в темень. Откуда-то сбоку сквозь вьюгу вдруг вспыхнул свет, снежинки густо забелели в

его неярком пятне, но это не была ракета - скорее, где-то включили фары. И снова в воздухе пронеслись

огненные жгуты пуль - густая, длинная очередь с широким рассеиванием прошлась по полю. Лейтенант

оглянулся на лыжников - Судник, как и всегда, держался вплотную; за ним, пригибаясь, быстро шли

остальные. Неяркий дальний свет фар все-таки заметно подсвечивал поле, вырывая из серой тьмы

белые силуэты людей; с хутора, наверно, их можно было заметить. Когда совсем близко снова

засверкали трассы, он негромко крикнул: «Ложись!», почему-то больше всего испугавшись за ношу

Судника, и сам мягко упал на бок. Но он опоздал. Лежа в снегу, он уже чувствовал, что ранен, ногу

коротко обожгло выше колена, теплая мокрядь начала расплываться в брюках. Но особенной сильной

боли он не почувствовал, сжав зубы, подвигал ногой - вроде терпимо. Рядом, трудно дыша, втиснулся в

снег Судник.

– Бутылки! Бутылки береги!
– громко шепнул он бойцу, опять с необычайной отчетливостью понимая,

если попадут в бутылки, все они тут же погибнут. Судник лежа стащил со спины вещмешок, вмял его в

снег, прикрывая собой опасную для всех ношу.

Четверть часа они, замерев, лежали в снегу.

Как только трассы погасли, лейтенант сделал попытку вскочить на ноги и, к радости своей,

обнаружил, что нога слушается. Пригнувшись на лыжах, он снова рванул в ночь - изо всех сил в сторону

от очередей и слепящего света фар. Хорошо, порывы ветра со снегом все-таки скрывали их даже в

65

подсвеченном дальним светом пространстве, и он проскочил еще метров сто. Хутора уже вовсе не было

видно, фары, помигав вдали, как-то потускнели, но по-прежнему светили сюда. Новая очередь прошила

темноту сзади, но ее трассы ушли далеко в сторону.

Кажется, они вырвались из самой опасной зоны. Лейтенант спохватился, что оторвался от своих,

оглянулся. Сзади кто-то нерешительно копошился в сумерках, но не догонял - по-видимому, они сбились

с его лыжни. Тогда он придержал лыжи, присел, тихонько окликнул бойца и медленнее, чем прежде,

заскользил в темноту, прочь от этого проклятого хутора.

Скоро он наткнулся на опушку леса или кустарника и остановился: надо было собрать бойцов. Нога