Повести
Шрифт:
— Ну, как твой-то? — спросила одна из них, побойчее.
— А что ему, ничего.
И сразу же загалдели озабоченно, перебивая и не слушая друг друга:
— Так это что же, и в самом деле не его ребенок?
— Откуда я знаю.
— Так чего же делать с ним будете?
— А может быть, эта-то, посёстра, где-нибудь тут рядом и сидит?
— Смотри, как бы он развод не попросил.
— Нашел чем стращать! Жила она без него и опять проживет.
— Да что вы, бабы, что! Может, и верно, не его. Помните,
За разговорами бабы, поджидавшие Пелагею, вышли в поле. Цепочка идущих растянулась по узкой тропе вдоль проселочной дороги. Разговоры понемногу стали затихать.
В полкилометре от деревни их догнал Матвей, едущий на телеге. Он сидел в передке, свесив на сторону ноги. Приблизившись к бабам, подстегнул лошадь, пустил рысцой, пытаясь проскочить мимо. Но бабы, особенно которые помоложе, кинулись к повозке.
— Матвей, Матвей, подвези нас!
— Куда, лешие! Вы сами-то как кобылицы, каждая может воз свезти. Коню тяжело.
Но бабы уже сидели на телеге.
— Не сердись, Матвеюшка, ты и сам скакунок хороший.
Не сели только Пелагея и ее подруга Нюрка. Да для них и места не осталось на телеге.
— Девки, садитесь, потеснимся! — закричали им бабы.
— Ладно, поезжайте.
Пелагея и Нюрка пошли рядом, нога в ногу. Ждали, когда повозка отъедет подальше. Пелагея знала, что Нюрка сейчас опять заговорит о происшедшем, и, при-готовясь, ждала. О чем еще было говорить сейчас? Да и с кем еще поделиться, как не с подругой!
— И как ты с ним, разговариваешь? — выждав, спросила Нюрка.
— А чего же делать? В одной избе.
— Ты на станцию сбегала бы, выяснила все, было там что-нибудь такое или не было. Люди скажут.
— Вот еще… Унижаться!..
— Смолоду ведь ничего такого за ним не водилось?
— Нет. Он робкий был, стеснительный. Бывало, придет на свидание, целые карманы яблок принесет. А молчит. Я вижу, карманы отвисают, будто невзначай спрошу: «Что это у тебя там такое?», ответит: «Яблоки. Это я тебе принес». А я подурачусь: «А может быть, и не мне?» — «А кому же еще, если не тебе!» Господи, сколько я этих яблок съела, пока не поженились, — наверно, пудов десять!
— Любил, значит…
— Любил!.. Прошлого не выкинешь. И как вспомню сейчас, как подумаю: неужели прошлое-то все умерло? Неужели ничего не осталось? Ни капельки, ни крупинки?.. Голова даже кружится…
Кузьма возился возле печи, грел для ребенка воду, когда в избу вскочил возбужденный перепуганный Сенька:
— Батя, батя, скорей! Помоги! Наших бьют!
Вслед за Сенькой Кузьма выбежал на улицу. Неподалеку от калитки старший сын Митька и соседский подросток лупили друг друга. Поодаль стояло еще двое мальчишек.
— Вы
— Вы чего это?.. Что произошло? В чем дело?
— А ничего! — огрызнулся Митька, озлобленно глядя на Кузьму. — Из-за тебя все!.. По деревне нельзя пройти, на всех углах шепчутся. Ребята дразнятся!.. А ты завел, так и оставался бы там, где завел, чего было сюда переться!
— Замолчи! — крикнул Кузьма.
— Не замолчу! Убирайся отсюда! Нечего мамку мучить!
— Замолчи сейчас же! — сердито крикнула Пелагея, выскочившая из сеней, порывисто дернула сына за рукав. — Замолчи! Как ты смеешь на отца! Он тебе отец!.. Замолчи!
— Не замолчу! Отец, так все можно.. Думаешь, я не вижу, как ты закроешься в чулане да воешь!
— Молчи!.. Не твое дело!.. Это только меня касается… Иди домой.
— А я этому Петьке еще дам! Он еще узнает! — с запозданием вызывающе крикнул Сенька, поддернув штаны.
— И ты иди! — сердито прикрикнула и на него Пелагея, толкнув в спину.
— Н-да… Так-так, — озадаченно произнес Кузьма, стоя посередине двора. — Н-да-а… Из дома убирайся… Дождался… — Машинально достал кисет, не глядя скрутил цигарку. — Вот оно что… Это уже похуже вчерашнего…
Войдя в избу и притворив за собой дверь, Пелагея взялась отчитывать Митьку:
— Как тебе не стыдно, ведешь себя так! Это же твой отец, только что вернулся.
— А он что?
— Ты ведь не знаешь — его это ребенок или нет?
— А я и знать не хочу. Мне все равно. Я к нему и близко-то не подойду.
— Гордый больно! Ты сначала поживи-ка, своих детей заведи, посмотрим, как жизнь пойдет. А чтоб на батьку я больше слова не слышала!
Взяв полотенце, нахмурясь, Митька вышел в сени, стал умываться. Все время вертевшийся рядом Сенька, стараясь хоть в чем-то услужить старшему брату, из ковша поливал ему на руки.
— Больно побили-то? — простодушно поинтересовался Сенька.
— Да нет.
— Ты один раз по сопатке тоже хорошо врезал… А чего же ты разошелся так?
— Да обидно.
— Думаешь, мне не было обидно, когда ты у меня гильзу отнял.
— Сравнил.
— Чего, пущай мальчишка останется у нас, наша компания больше будет. Тогда мы кого хочешь наколотим.
— Дурак ты! — Митька сильно дернул Сеньку за нос.
— Сам ты дурак! — обиделся Сенька.
«Если задумано — значит, сделано! Пообещал что-то — выполняй свое обещание!» — таков был у кума принцип. Надо было как-то выручать Кузьму.