«Поворот все вдруг!». Укрощение Цусимы
Шрифт:
– Это как?
Господин безвольно шлепнул ладонями по мостовой, проморгался и, уже явно приходя в себя, с силой приложил по дереву настила кулаком:
– Вот так!
В переулок на выстрелы заглянул патрульный казак с винтовкой за спиной и нагайкой за поясом. Глянул на мостовую, обнаружив прибитый к ней гвоздем серебряный рубль, понимающе хмыкнул.
– Все целы? – лениво поинтересовался служивый.
– Целы, целы, – с недовольным видом пробурчал грузный господин, поднимаясь на ноги.
– Ну и слава богу, – зевнул казак, крестя щепоткой рот, и неспешно удалился.
– Вам помочь? – сообразил наконец
– Благодарю, не нужно, – отряхиваясь и подбирая саквояж с тростью, отмахнулся господин. И собрался уходить.
– А-а… это… – протянул Петя, указывая на прибитый к деревянному настилу серебряный рубль. Рубль был новенький, блестящий и был заметен на солнце издалека. Господин бросил на Петю такой уничижительный взгляд, что Веточкину не осталось ничего другого, как вымолвить:
– Ну да, конечно…
Подобрав вещмешок и скатку, Петя зашагал следом. Вдвоем они молча вышли на широкую улицу, мощенную брусчаткой. Господин поймал как нельзя кстати подвернувшегося извозчика, обернувшись к Веточкину, сообщил деловым тоном:
– Мне на вокзал.
– Мне тоже, – обрадованно заморгал глазами Петя.
Господин поначалу явно опешил, несколько секунд оценивающе смотрел на Веточкина, а потом хмыкнул и произнес, кивая на экипаж:
– Садитесь.
И с нажимом, таким тоном, который должен был объяснить все, представился:
– Цибулевич-Панченко.
– Веточкин, – кивнул подбородком Петя и забросил свои пожитки в тарантас.
26
– Н-да, обслуживание… – поморщился Цибулевич-Панченко, косясь на китайца в переднике не первой свежести. Тот как ни в чем не бывало кидал деревянной ложкой с огромной сковороды нарезанную ломтиками жареную картошку в глиняные миски. Они сидели в станционном буфете, ожидая поезда на Ляоян – до этого места им было по пути. Веточкин направлялся к месту службы согласно предписанию, а Цибулевич ехал писать, по собственному его выражению, «настоящие фронтовые статьи». Приправив нехитрое блюдо специями неизвестного происхождения, китаец выставил миски на выскобленный деревянный стол перед посетителями заведения.
– Приборы подай, морда косорылая! – не выдержал журналист.
Китаец порылся в кармане передника и извлек оттуда металлическую вилку. Выложив означенный предмет сервировки стола перед Семеном Семеновичем, расплылся в благодушной улыбке, блеснув знанием этикета:
– Ножика, извините, нету…
И, прежде чем журналист успел сказать что-либо еще, умчался обратно на кухню с неизменной улыбочкой на скуластом лице.
– Ну зачем вы его так, право слово, – вступился за китайца Веточкин.
Цибулевич осторожно поковырял вилкой кусок мяса, заявленный в меню как баранина. Проворчал:
– Черт знает что, собачатина какая-то…
– А хоть бы и так! – бодро отозвался Петя, уплетая свою порцию за обе щеки. – Очень кушать хочется.
Журналист покосился на юношу, достал из-за пазухи плоскую фляжку, обреченно отхлебнув большущий глоток, крякнул и тоже принялся за еду. Делать нечего – все более приличные заведения были забиты до отказа. Впрочем, тем, кто проделывал путь из России на Дальний Восток в военное время, к подобным неудобствам было не привыкать. Этот харбинский буфет был еще достойным заведением по сравнению с трактирами и забегаловками на маньчжурских и сибирских
– Н-да… – только и смог прокряхтеть на это журналист. Порцию свою тем не менее доел до конца и он…
Им повезло – на Ляоян подали настоящий пассажирский поезд. Вместе с толпой военных и гражданских пассажиров, заполнивших сидячие вагоны, Цибулевич и Веточкин разместились на своих местах. Вокруг них оказалась публика без разбора чинов и положений – от фронтовых офицеров до каких-то мастеровых в потрепанных пиджаках и брюках, заправленных в сапоги.
– Хорошо, хоть китайцев нет, – исподлобья оглядев рассевшуюся по вагону публику, проворчал Семен Семенович.
Успевший уже привыкнуть к манере общения Цибулевича, Веточкин пустился в пространные рассуждения о том, что как раз китайцы здесь быть и должны, что они гостеприимные хозяева, а наши отношения строятся с ними на основе взаимовыгодного сотрудничества и, безусловно, уважения. И все это должно быть направлено ко всеобщему процветанию…
– Да бросьте вы, ей богу… – махнув рукой, оборвал Петину тираду на полуслове Цибулевич.
Веточкин помолчал, поглядел некоторое время в окно – там все те же однообразные степные пейзажи. Поезд полз ужасно медленно. Журналист дремал, прикрыв глаза. Или делал вид, что дремлет. Любознательный Петя покрутил головой, поневоле прислушиваясь к разговорам вокруг. Пестрая компания молодых штаб-офицеров, расположившихся на скамьях справа от прохода, ехала на передовую. Причем ехала, судя по разговорам, явно не в первый уже раз за эту войну. Компания была пестрой в прямом смысле слова – рубахи и гимнастерки были на офицерах самых необычных оттенков: от коричневых и цвета хаки до васильковых и кумачовых. Один был даже в каком-то фантастическом обмундировании с желто-зелеными пятнами и разводами.
«Неуставная форма одежды», – отметил про себя закончивший недавно полковую учебную команду вольноопределяющийся Веточкин.
– Что делать, господа, – ровным голосом вещал «желто-зеленый» офицер. – Приходится применяться к местности. Пошил вот себе на заказ.
– Цвет, прямо скажем, неприличный, – заметил его попутчик в васильковой рубахе с погонами поручика.
– Зато с двадцати шагов не различишь. Ваша цветовая гамма менее удачна.
– Зато эстетичнее, – парировал поручик.
– Нет, ну тогда уж щеголяйте в парадном мундире. Вот где эстетика! – вмешался в разговор третий. – А на войне, господа, лично я с марта хожу в солдатской шинели. У нас в батальоне после первого же боя японцы выбили половину офицеров – те издалека в цепи выделялись…
– Да, давно не секрет, что наши солдатики рубахи нарочно в грязи марают – маскируются…
Невольно внимавший разговору Веточкин перевел взгляд на свою белую косоворотку и даже потеребил пальцами подол – призадумался, а не пошить ли и ему что-нибудь более подходящее к ведению боевых действий в современной войне? Надо прислушиваться к полезным советам, пусть даже и случайным.