Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет

Лаврентьева Елена Владимировна

Уложение для женщин{22}

«1. Удостовериться, что есть два способа господствовать в доме: первый, изъявлением воли, которая принадлежит силе; второй, могуществом кротости, которому самая сила покоряется. Одна употребляется мужем, жена должна употреблять единственно другую. Жена, говорящая "так хочу", заслуживает, чтобы лишиться господства.

2. Избегать противоречий мужу. Мы ожидаем благоухания, приближаясь к розе; не ожидаем ничего иного от женщины, кроме приятного. Та, которая часто противоречит нам, та нечувствительно внушает охлаждение к себе, усиливаемое временем, и от которого самые

хорошие качества не предохранят ее.

3. Ни во что не вмешиваться, кроме домашних дел; ожидать, чтобы муж вверил ей другие и не подавать ему советов прежде, пока он не потребует их.

4. Никогда не делать поучений мужчине. Наставлять его примером и исполнять добродетели, для того чтобы заставить его любить их.

5. Предписывать внимание вниманием; никогда ничего не требовать, для того чтобы все получить, и казаться довольною малым, что сделает мужчина, для того чтобы побудить его сделать более.

6. Почти все мужчины подвержены тщеславию; в некоторых оно несносно: никогда не оскорблять его тщеславия, даже в самых малых делах. Жена может быть умнее мужа; но ей должно принимать вид, будто этого не знает.

7. Когда мужчина подает свое мнение и ошибается, не давать ему чувствовать того; но мало-помалу привести к здравому рассудку с кротостью, с веселостью, и когда он сдастся, предоставить ему достоинство, что он нашел истину.

8. Отвечать на дурное расположение мужа ласковостью, на обидные слова хорошими поступками и не превозноситься тем к его унижению.

9. Тщательно избирать приятельниц, иметь их мало и не вверяться их советам, которые решительно должно отвергать, если они противны сему наставлению.

10. Любить опрятность без роскоши, удовольствия без излишества; одеваться со вкусом, а особливо с благопристойностию. Умеренное желание нравиться пристало женщине. Разнообразить формы своей одежды, а особливо цвет ее… Сии предметы, кажущиеся ребяческими, иногда бывают гораздо важнейшими, нежели, как об них думают. Женщина не знает довольно господства, которое может она иметь над воображением.

11. Не делаться докучливою ни под каким видом; подать мысль о подарке, об угождении, не требуя их. Не быть любопытною при муже, но снискать его доверенность доверенностию. Наблюдать порядок и хозяйство. Никогда не коситься на мужа и не ссориться с ним. Таким образом заставить его находить дом свой приятнейшим всякого другого.

12. Во всяком случае слагаться на сведения мужа, а особливо при посторонних, хотя бы надлежало показаться несмысленною перед ними. Не забывать, что жена приобретает уважение от уважения, которым умеет окружить мужа своего. Дать ему совершенную свободу действовать, уходить, возвращаться. Жена должна сделать свое присутствие столь сладостным для мужа, чтобы он не мог обходиться без нее и не находил бы вне своего дома никаких удовольствий, если не разделяет с нею».

Оправдания кокетству{23}

«Старинного века люди не знали кокетства, без сомнения оттого, что оба пола жили слишком уединенно, и сходились только в семействах. Действительно, на публичных празднествах и при отправлении торжественной службы мужчины и женщины были почти всегда разделены, они не знали тогда, что мы называем обществом, собраний наших, в которых от желания казаться любезными стараются выказать ум, приятности, дарование, достоинство и состояние. Тщетно бы искали в сочинениях их каких-нибудь признаков свойств кокетства; поэты описывали только добродетельных и верных женщин, другие же — распутных и непостоянных.

До шестнадцатого века народы новейших времен походили в отношении сем на древних, и в нравах их незаметно было никакой черты кокетства. Под правлением Катерины Медицис ^[68]восприяло оно, кажется, свое начало, свойство совсем новое. Круг, составленный королевой той при дворе, внушил желание дворянству и мещанству

иметь подобные; некоторым было сие открытием, что можно находить приятность и удовольствия вне дружеских собраний, в которых родство было душою. С того времени начали принимать к себе, одного по отличному уму, другого по состоянию, третьего по чину; решились также принимать некоторых по особенным дарованиям или по добродетелям, но цель составления у себя общества была та, чтобы иметь приятное развлечение, усугубить некоторым образом удовольствия, которые преимущественно могли бы забавлять хозяина дома; легкомыслие управляло выбором приглашений: чувства дружбы, любви или родства нимало в том не участвовали. Обращение, при соединении таким образом своего пола, было бы холодно, незанимательно, когда б врожденная склонность, их согласующая, не действовала равным образом на сердца: она побудила мужчин не быть равнодушными к женщинам, которых благосклонность превосходила границу дружбы; не будучи обязаны к такой скромности, как они, мужчины считали долгом под видом вежливости объяснять любовь. Разговор женщин, хотя воздержнее, был приятен и внимателен, прелести, которыми они одарены, пленяли всегда, даже без старания их в том, в разговорах и поступках; мужеской же был остр и скрытен: излишнею откровенностию в чувствах любви, неизвинительною и самому невежеству, навлекли бы они на себя посмеяние. Со всем тем, женщины понимали, что в приписываемых им похвалах больше лести, нежели чувств; они узнали, как опасно обнаруживать, что пленительные ласкательства их занимают; однако же ласкательства те слишком им нравились, чтоб прекрасные намерения их сопротивляться были продолжительны; тогда рассудок, всегда верный слуга их, рассудок, врожденно у них лукавый, приходил к ним на помощь и предлагал им сильного союзника, кокетство.

Подражая двору, все женщины сделались скоро кокетками…

Мы удивим, может быть, женщин, сказав им, что легче для них быть верными, нежели кокетками; но удивление их пройдет, когда мы объясним, что должно разуметь под словом «кокетство», в настоящем его смысле.

Кокетство, беспрерывное торжество рассудка над чувствами; кокетка должна внушать любовь, никогда не чувствуя оной; она должна столько же стараться отражать от себя чувство сие, сколько и поселять оное в других; в обязанность вменяется ей не подавать даже виду, что любишь, из опасения, чтоб того из обожателей, который, кажется, предпочитается, не сочли соперники его счастливейшим: искусство ее состоит в том, чтобы никогда не лишать их надежды, не подавая им никакой; кокетка, наконец, не может иметь других чувств, кроме умственных: итак, легко ли подчинить требования сердечные наслаждениям ума?

Муж, ежели он светский человек, должен желать, чтоб жена его была кокетка: свойство такое обеспечивает его благополучие; но прежде всего должно, чтоб муж имел довольно философии согласиться на беспредельную доверенность к жене своей.

Ревнивец не поверит, чтоб жена его осталась нечувствительною к беспрестанным исканиям, которыми покусятся тронуть ее сердце; в чувствах, с которыми к ней относятся, увидит он только намерение похитить у нее любовь к нему. Оттого происходит, что многие женщины, которые были бы только кокетками, от невозможности быть таковыми делаются неверными; женщины любят похвалы, ласкательства, маленькие услуги; публика недовольно строга к пожертвованиям, которые могут они сделать насчет доброго своего имени, чтоб они отказались от удовлетворения склонности сей к тщеславию.

Для тех, которые будут вооружаться против странного мнения, которые не захотят признать, что кокетство — качество ума, повелевая непорочность чувствам, сошлемся мы на Лабрюера ^[69]. "Женщина, имеющая одного обожателя, — говорит он, — думает, что она кокетка; та же, которая имеет двух, думает, что она только что кокетка".

Названием кокетка неужели больше мы ошибаемся, как во времена Лабрюера? Мы называем кокеткою молодую девушку или женщину, любящую наряжаться для того, чтоб нравиться мужу или обожателю.