Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет
Шрифт:
О самом старике Булгакове современник писал: «Трудолюбие — отличительное его качество. Говорят, что он не может ни минуты оставаться праздным: не пишет, так читает»{57}. Примечательны слова блестящего флигель-адъютанта Александра I: «Я слышал, что мои завистники основывают торжество свое на том, что по возвращении моем в Петербург я не буду более занимать места, подобного тому какое теперь, но глупцы сии не знают, что у меня есть друг, есть книги, воспоминания и перо, которым я умею владеть»{58}. Действительно, когда бывший любимец Александра I генерал А. И. Михайловский-Данилевский «остался не у дел», он «провел три года в совершенном уединении» в нижегородском имении. Там он написал свои мемуары о заграничных походах, которые получили признание современников.
С. П. Трубецкой в «Замечаниях на записки декабриста В. И. Штейнгеля»
Обучение ремеслам также входило в программу воспитания молодого дворянина. Д. Завалишин писал в своих воспоминаниях: «Уже во время нашего воспитания были очень в ходу идеи о необходимости каждому образованному человеку знать какое-нибудь ремесло или мастерство. Впоследствии идеи эти усилились еще и по политическим причинам. Образованные люди, стремившиеся к преобразованию государства, сознавая, что труд есть исключительное основание благосостояния массы, обязаны были личным примером доказать свое уважение к труду и изучать ремесла не для того только, чтобы иметь себе, как говорится, обеспечение на случай превратности судьбы, но еще более для того, чтобы возвысить в глазах народа значение труда и облагородить его, доказать, что он не только легко совмещается с высшим образованием, но что еще одно в другом может находить поддержку и почерпать силу. Все эти идеи дошли в каземате до окончательного развития и получили полное приложение… Я и Борисов-старший были переплетчиками и занимались картонажем; Оболенский был закройщиком; портных и сапожников было очень много; Артамон Муравьев и Арбузов были токарями; последний был сверх того и слесарем и превосходно закаливал сталь; Громницкий был столяром; Николай Бестужев часовых дел мастером, Горбачевский занимался стрижкою волос, Швейковский и Александр Крюков были отличные повара; другие были плотниками, малярами, кондитерами и пр. и пр. Фаленберг сам сделал отличный планшет для топографической съемки и пр.»{60}.
«Решительно все делили между собою: и горе и копейку. Дабы не тратить денег даром или на неспособных портных, то некоторые из числа товарищей сами кроили и шили платья. Отличными закройщиками и портными были П. С. Бобрищев-Пушкин, Оболенский, Мозган, Арбузов. Щегольские фуражки и башмаки шили Бестужевы и Фаленберг; они трудами своими сберегали деньги, коими можно было помогать другим нуждающимся вне нашего острога»{61}. «Товарищ наш А. В. Поджио первый возрастил в ограде нашего острога огурцы на простых грядках, а арбузы, дыни, спаржу и цветную капусту и кольраби — в парниках, прислоненных к южной стене острога. Жители с тех пор с удовольствием стали сажать огурцы и употреблять их в пищу»{62}. Н. А. Бестужев «превосходно шил башмаки, делал серьги, кольца и пр., как лучший ювелир, делал ружья… Он также превосходно рисовал миниатюрные портреты, которые нельзя было отличить от работы знаменитого Изабе [75]»{63}.
Самообладание — одно из отличительных качеств светского молодого человека, которого воспитывали в духе «презрения к боли и опасности». Французский литератор Ф. Ансело имел возможность убедиться в «необыкновенном самообладании» великого князя Александра Николаевича. «Представители обоих французских посольств отправились осматривать Царское Село и собирались пересечь пруд на золоченых барках, которые во множестве покрывают его воды в летнее время. Великий князь, управляя собственным челноком, стоял у руля и предложил нескольким иностранцам присоединиться к нему. Один из приглашенных сделал неловкое движение и качнул лодку так сильно, что кормчий пошатнулся, руль ударил его в бок и лицо его исказилось от боли. Все бросились к нему, но воспитатель (В. А. Жуковский. — Е.Л.) великого князя воскликнул: «Ничего страшного, русские умеют переносить боль!» Юноша отвечал ему улыбкой, ловко развернул челнок и дал знак к отплытию. Во все время прогулки прекрасное лицо наследника ничем не выдавало переносимого им страдания»{64}.
«Необыкновенным самообладанием» цесаревича, его «высокими душевными качествами» восхищался и сам император, о чем свидетельствует рассказ Е. А. Егорова: «У покойного князя Юсупова, в его великолепном дворце
— Полюбуйся-ка, в какой шинели он щеголяет в этакую погоду!
Императрица Александра Феодоровна пришла в ужас и в свою очередь обратилась с укоризнами к сыну. Но как отцу, так и ей, он не проронил ни одного слова в свое оправдание, не желая выдать виновных…
На другой день обер-полицмейстер, явясь с утренним рапортом к государю, прежде всего доложил ему, что украденная накануне вечером на балу у князя Юсупова шуба его высочества розыскана и вор задержан.
Велико было удивление Николая Павловича, когда он узнал об этом, и вместе с тем велика была и радость его за сына, обнаружившего в данном случае столь рельефно всегда отличавшие его высокие душевные качества. Он велел позвать его и горячо поцеловал»{65}.
Образованность и чувство собственного достоинства — совершенно различные понятия, но нередко они дополняют друг друга.
«В те годы контингент студентов университета состоял преимущественно из сыновей богатых помещиков и купцов, или очень бедных детей разночинцев и духовного звания, привыкших к суровой жизни, какую только может дать безвыходная бедность… А так как дворянство того времени держало знамя своего достоинства на достаточной высоте, то общий тон, даваемый им, не мог не влиять и на молодежь из бедного сословия, вырабатывая в ней сознание собственного достоинства… Слово бедный — это было оскорбительное слово даже для самого беднейшего студента»{66}.
Примечательно наставление помещика М. Палицына своему сыну: «…бедному буде состояние твое дозволит, помоги, и то сие сделай тогда только, когда узнаешь, что он от посторонних помощь принимает, ибо весьма много есть бедных, но благородных и великих душевными качествами людей, кои и в бедности не требуют ничьей помощи, но сносят терпеливо, а посему в последнем случае должно поступать весьма осторожно» (см. ниже).
Ф. Ансело в книге «Шесть месяцев в России» писал: «здесь можно встретить молодых людей, которые… обогащают свой ум неустанными занятиями. Некоторые из них произвели на меня большое впечатление глубиной своего образования и возвышенностью мыслей»{67}.
Таким образом, светским воспитанием достигались «высокие проявления ума и сердца», а хорошие манеры, как говорил Честерфилд в «Письмах к сыну», должны были придать им «особый блеск».
Вступление в свет{68}
«Женщины, особенно женщины увядающие, делают славу молодого человека. В промежуточное время сие, в которое ряды обожателей их редеют, род праздности, может быть, и досады, побуждает их рассматривать внимательнее все окружающее. Жаждущие предпочтительности, не опасаются они одобрять первые шаги вступающего на трудный путь светской жизни; и опытный глаз их, при первой встрече, судит, чего должно ожидать от него общество.
Молодой человек, вступающий в свет, должен, следовательно, всевозможно стараться заслужить благосклонность женщин. Одобрения их и подпора могут заменить в случае нужды тысячу качеств: похвала их имеет более весу, нежели состояние, дарования и самый даже ум; можно основательно сказать, подражая слабо известному поэту: "Мужчины составляют законы, женщины — славу".
Желание нравиться (является. — Е.Л.) главным основанием всех сношений в обществе: и каждый напрягает все силы свои, чтоб казаться в лучшем своем виде. Молодой человек должен быть доволен натуральным; пусть явится с скромною смелостию, замечает, слушает, ценит; и скоро он сравняется с теми, кому подражать хочет.