Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху, 1920-1930 годы
Шрифт:
Когда дело по обвинению Чешко в мошенничестве было возобновлено, его снова арестовали. Из Института судебной психиатрии имени профессора Сербского на сей раз ему сбежать не удалось. Психиатры признали его психически здоровым и отметили в его поведении черты театральности. Чешко покушался на самоубийство, объявлял голодовки, заявлял отводы суду. Ничего не помогало. Тогда он снова вернулся к изобретательству, на сей раз в области медицины. Он совершил мировое открытие, благодаря которому человек избавлялся от всех болезней и мог жить до двухсот лет. Приглашенные специалисты категорически отвергли великое изобретение. В ответ Чешко объявил их ретроградами и вредителями и заявил ходатайство о их отводе. Он уверял суд, что от реализации его препарата государство получит золота столько, сколько не поместится в зале суда. Но и это было напрасно. Судебная коллегия по уголовным делам Московского городского суда под председательством E. М. Львова не поддалась на искушение и 31 августа 1934 года признала Чешко Михаила Алексеевича, с низшим образованием, застройщика дачи в Мамонтовке, виновным в совершении преступления,
Были и другие изобретатели печального образа.
Врач Сергей Семенович Кудрявцев, лечивший в Институте патологической физиологии, придумал способ лечения людей смесью лекарства от сифилиса (сальверсана) и яда (стрихнина). Когда один из пациентов Кудрявцева, Еселевич, умер после проведенного ему таким образом лечения, Кудрявцева привлекли к ответственности и дали год исправительных работ по месту работы. Заодно суд объявил общественное порицание директору института профессору Семену Сергеевичу Халатову. (А еще говорят, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется!)
Дмитрий Павлович Григорович при царском режиме работал конструктором на авиационном заводе Щетинина. Скопив деньги, он приобрел собственный заводик. В те времена авиастроение не было столь дорогим делом, как теперь. На своем заводе он сконструировал самолет не хуже иностранного. Когда после революции завод национализировали, Дмитрий Павлович остался работать на нем конструктором. Сначала все было вроде бы ничего. Завод выпускал аэропланы, Григорович конструировал новые. Но со временем обстановка на предприятии стала меняться, на бывшего владельца стали смотреть косо, не доверяли ему. Ну и Дмитрий Павлович стал не тот. Запил, стал нелюдим, допускал ошибки в расчетах. В конце концов им заинтересовались работники ГПУ. Подход у них был простой: если ответов на поставленные вопросы найти не удавалось, они их сами придумывали. Короче говоря, Григоровича арестовали и обвинили в том, что «он, работая в опытном отделе самолетостроения авиатреста, организовал группу и в течение 1926–1928 годов создавал заведомо непригодные самолеты (И-2, И-2бис)». В сентябре 1929 года Григорович по статье 58–7 УК РСФСР (вредительство) получил десять лет концлагеря, но уже в апреле 1930 года его досрочно освободили. Нашлись умные люди, которые поняли, что не так уж много у нас авиаконструкторов, чтобы использовать их на земляных работах.
Авиация, полеты в стратосферу в те довоенные годы были в большом почете, не меньше чем в семидесятые — полеты в космос. В кинофильме «Цирк» неповторимая звезда российского экрана Любовь Орлова совершала полет из пушки на Луну, под купол цирка. Но то было в кино, а в жизни было ли такое? Оказывается, было. Артист цирка П. С. Гамза, инженеры С. А. Речинский и А. Л. Балабан создали аттракцион «Пушка» и гастролировали с ним по стране. Летом 1938 года они приехали в Москву и выступали в парке МВО, в Лефортове. Из сконструированной ими пушки совершали полет над головами зрителей и падали в специально поставленную сетку полетчица Мирошниченко и полетчик Платонов. Как-то Мирошниченко неловко приземлилась на сетку и повредила руку, а 30 июня Платонов перелетел через сетку и, упав на землю, разбился насмерть. Техническая экспертиза, в которой принимал участие даже знаменитый укротитель львов Борис Эдер (это его львы в кинофильме «Цирк» позорно бежали от изобретателя Скамейкина), содержала выводы о том, что в своей гибели виноват сам Платонов, который «добавочным толчком своей мускульной силы вызвал перелет через сетку». Свой вывод эксперты мотивировали тем, что несчастный случай с Платоновым произошел при выполнении пятого полета, то есть четыре раза Платонов летал нормально, а на пятый — взял и оттолкнулся. Изобретателей номера суд оправдал. Верховный суд оставил приговор без изменения. На месте гибели смелого полетчика не осталось ни креста, ни камня.
Не каждому было дано совершать такие поступки, как Платонову. Жизнь диктовала людям свои скромные условия, и они их принимали. В 1925 году пешком из Ялты в Москву пришел журналист Донской. Он потратил на свое путешествие семьдесят дней и три пары ботинок. Вряд ли его поступок мог тогда кого-нибудь удивить. Добираться до Москвы своим ходом — дело не новое. Не каждый в нашей стране имел лошадей, это, во-первых, а во-вторых, не всегда в ней были автомобили, поезда и самолеты. В начале же, да и в середине двадцатых годов с транспортом было так плохо, что некоторые предпочитали ему собственные ноги, и шли в Москву учиться будущие студенты из Перми, Екатеринбурга, Астрахани и других далеких городов.
Кому в Европе могла прийти в голову мысль пройти такое расстояние не ради славы или денег?
Изобретать невероятное для русского человека всегда приятнее, чем обыденное. Может быть, отчасти и поэтому русские оказались в космосе раньше других, а шведы изобрели примус. Прожектами политическими наша страна тоже не обделена. В Москве, на Тверской, напротив кинотеатра «Арс» (теперь там драматический театр имени Станиславского) в начале двадцатых существовал клуб анархистов. Потом клуб закрыли и его завсегдатаи переместились в столовую неподалеку, также на Тверской. В ней кормили со скидкой только изобретателей. К изобретателям были приравнены писатели и сочинители политических манифестов. Скидка на питание, таким образом, стимулировала политическое творчество. При входе в столовую красовалась вывеска: «Изобретатели всех стран — изобретайтесь!», а еще через несколько метров другие: «Организуемые всего мира — организуйтесь!», «Отсталый труд есть кража. Анархия есть автоорганизация»,
Труд Гордина представляет скорее литературный и исторический интерес, чем политический. В нем содержатся хлесткие характеристики многих общественных и политических установлений, существующих в человеческом обществе. Вот, например, что он пишет о патриотизме: «Патриотизм — убийца, мясник народов, преступник, поджигатель мировых пожаров крови». И далее: «Если отечество есть грабеж и разбой, то национальность, народ — это крупная шайка грабителей и разбойников. Национальный язык есть воровской язык, язык шайки, нужный и применяемый для утаения своих воровских и грабительских замыслов от всего Общества, от Человечества. Национальность есть объединение полулюдей для борьбы с Человечеством — это очаг разнузданного эгоизма и шовинизма» и тут же: «Человечество против всякого интернационализма». Не поздоровилось в книге Гордина и семье. О ней сказано следующее: «Семья — очаг грубого эгоизма, семья безнравственна. Семья — есть клоака, публичный дом, место постоянного, самого разнузданного разврата, узаконенного за добродетель… Семья есть воровское гнездо, куда семья стаскивает — утаскивает все от общества. Семья есть разбойничий вертеп, там убивается, сокращается человеческая жизнь, развращается, убивается женщина многодето-рождением». Досталось городу и деревне. «Город — очаг вырождения, неврастении, умопомешательства, угашения жизни, болезней, словом, преддверие к могиле. Деревня — это логовище животного в образе человека». Не забыл Гордин и о демократии. «Демократизм — хаос, анархия… Парламент — это говорильня, своего рода публичный дом, где люди торгуют мифом своей давно умершей или мертворожденной совести». Наконец, Гордину принадлежит определение человека как «онанирующего животного». Возможно, он хотел этим подчеркнуть жалкую способность человеческого разума достигать естественного наслаждения своим доморощенным способом.
Желание покончить с прошлым иногда переходило в желание покончить с настоящим. Перейти эту грань было совсем нетрудно. То, что граждан России называли именами Иван, Петр, Степан, Дарья, Лукерья, никого не удивляло. То, что эти имена содержатся в святцах, тоже мало кого беспокоило. Святой, надо полагать, перед тем как стать святым, просто человеком был, его ведь не в честь святого назвали, а в честь отца, деда или просто так, имя понравилось. Тем не менее у сторонников прогресса возникало желание со всеми этими старыми именами покончить и заменить их новыми. Новые решили производить от фамилий выдающихся революционных деятелей и явлений, олицетворяющих время. В 1926 году вышел календарь, в котором были перечислены имена, которые предлагалось дать новорожденным младенцам. Младенцев мужского пола предлагалось назвать Троц, Бакун, Луначар, Черныш, Ульян, Солидар, Володар, Лавуаз (от Лавуазье), Сен (от Сунь Ятсена), Молот, Рабфак, Проф, Нэп. Было еще имя Ленмаэн (Ленин, Маркс, Энгельс), а младенцев женского пола — Протеста, Револа, Декрета, Энгельсина, Совдепа, Металлина, Пролеткульта, Цика.
Некоторые послушались совета и назвали.
Впрочем, современные имена получили не только дети. На Петровке, напротив Пассажа (теперь этого здания нет), находился большой кондитерский магазин, до революции принадлежавший фирме «Эйнем». В нем были белые кафельные стены и зеркальные потолки. Когда в 1922 году был введен нэп, в магазине появились торты: «Ленин» (он был с шоколадным кремом), «Калинин», «Красный интернационал», «Роза Люксембург» и другие, не менее вкусные и идейные кондитерские творения.
Существует теория о взаимозависимости имени и судьбы человека. («Как вы яхту назовете, так она и поплывет», — поется в мультфильме «Приключения капитана Врунгеля».) Я же в эту теорию не верю. В этом меня убеждает сама жизнь. Милиционер Злодеев, служивший в тридцатых годах в 26-м отделении милиции, не был злодеем, судья Сокольнического народного суда того времени Гамбургер не походил на бутерброд, а сменовеховец Гитлер не мечтал о господстве над миром. Более того, фамилии иногда означали прямо противоположное тому, что делали люди, носившие их.