Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху, 1920-1930 годы

Андреевский Георгий Васильевич

В конце двадцатых годов поэт-футурист Сергей Третьяков сравнил современную литературу с вокзалом, от которого поезда расходятся в различных направлениях. Сам Третьяков гремел кандалами железных рифм. Они прямо-таки разили противников:

А мы ему — брось, А мы ему — брысь. А мы его враз. Нацелив глаз, Мордой в грязь — Хрясь!

Впрочем, поэту был не чужд не только мордобой, но и любовная лирика:

Сердце — не цепь, Пускай

погасает. Сердце — собака: Сорвется — искусает.

Укушенных сердцем называли влюбленными. Уколы от укусов не помогали, и поэты тянулись к водке или политике.

К стенке банкиров! Долой растяп! Рабочий мира, «Даешь Октябрь!» —

призывал поэт Третьяков, а упомянутый выше Колычев писал о Ленине:

И Москва — словно песня!.. Простора Век не знал этот город нелепый, В этой склоке усов и бород Проходил он в потертой кепке. Ведь починкой России болея, Я, не гордый его подручный, Вечно отперта дверь мавзолея: Мы и с трупом его неразлучны!

Счастлив был тот, чьи поэтические порывы совпали со временем, кто искренне мог воспевать романтику буден и твердую поступь социализма. Они печатались в газетах и журналах, выступали на митингах, встречались с пионерами, дарили хорошеньким журналисткам свои интервью. Некоторые строчки их стихотворений были особенно пронзительными и въедались в душу. Вспомните хотя бы строки Багрицкого: «Нас водила молодость в сабельный поход. / Нас бросала молодость на кронштадтский лед. / Боевые лошади уносили нас. / На широкой площади убивали нас, / но в крови горячечной…» и т. д. или слова Павла Когана о том, «…что мальчики иных веков, быть может, будут плакать ночью о времени большевиков…».

Ну а те, кто восторга по поводу современности не разделял, кто злобствовал или просто считал свою поэзию личным делом, кто не печатался, а сочиненное рвал, выбрасывал или хранил как память о своих творческих порывах? Что с ними? У каждого своя судьба. Вообще, «теневая» поэзия России огромна. Сколько можно было бы найти в ней прекрасных и интересных произведений, если бы все написанное «для себя» сохранилось!

Часть этого богатства уцелела благодаря работникам НКВД, которые изымали стихи, как и прозу, и письма, и дневники при обысках, и приобщали к делу в качестве вещественных доказательств. Вот одно из таких «преступных» стихотворений, написанных в 1939 году. Называется оно «Куда вы летите?». Поэт, обращаясь к птицам, летящим в теплые края, просит их рассказать людям о том,

Как нас обирают И в тюрьмах гноят. Он просит: Вы спойте им песню Про наших дегей, Как горько их детство От наших аластей. Как с ручкою крошка Весь день, не часок, Стоит у окошка И просит кусок, По грязным столовкам, Пока не следят, Движением ловким Охлебки едят, Мне больше не в силу Неволю терпеть И легче в могилу Холодную лечь.

В другом стихотворении есть такие строки:

Кто

кричал «вся власть Советам!», Кто стрелял по юнкерам, Кто по Зимнему при этом Приказал бить крейсерам? Кто старался в ряд три года Коммунистов защитить? Кто считал, что всем свобода — Лишь отнять да разделить? Значит, ты теперь не кайся, Кто виновник — понимай. Знай живи да улыбайся, Вечно руки поднимай. Кто сумел создать Советы, Тот колхознику сродни, Поищи его в себе ты, Что посеял, то и жни!

Другой поэт, еще в 1928 году, обращаясь к русскому народу, писал:

Так возьми ж ты всю власть в свои руки, Укажи человечеству путь И избавь нас от страшной сей муки, Хоть немножечко дай отдохнуть.

Нередко самодеятельные поэты прибегали к переделке широко известных поэтических произведений на новый лад. Например, «Размышление у дверей исполкома» на мотив некрасовского «Размышления у парадного подъезда». В нем есть такие строчки:

Стонешь ты от нужды, размышляя, Где кусок тебе хлеба добыть, И привычная совесть тупая Твой старается ум умертвить…

Как и Н. А. Некрасов, поэт обращался в нем к простому русскому человеку, бессильному перед равнодушным чиновником, на сей раз советским. Для придания особого веса сказанному люди прибегали к мелким литературным фальсификациям. В тридцатые-сороковые годы появились стихи, письма, интервью Сергея Есенина. От имени вымышленного Александра Бериенгофа (очевидно, перепутали с Анатолием Мариенгофом) неизвестным автором было написано письмо Есенину. В нем есть такие строки: «Помнишь, в двадцатом году мы ехали в поезде, а комиссары с руганью отбирали хлеб да картошку, вели борьбу с беззащитными мешочниками. Поезд тронулся с какой-то станции, а ты смотрел с грустью в окно и вполголоса запел по-рязански частушки:

Комиссаров у нас много, То бандит, то хулиган, Лаять начали на Бога, За ремнем носить наган. За разор своих отцов Одним бы душу я потешил — Всех бы этих подлецов На осинах перевешал».

Есенину приписывались и такие строки:

А если виноват народ страны, Убив царя, нарушив веру в Бога, Обрушатся все козни сатаны, А стало быть, туда ему дорога.

Есенину также приписывали пророческие высказывания о коллективизации, о войне с Германией и Японией и пр.

В сочиненном неизвестным автором письме Есенина Бухарину говорится: «Итог моей жизни — добровольная смерть. Со смертью России умрет и Есенин».

Видно, тяжело было на душе у людей. Они искали опору. Авторитет любимых поэтов помогал им выжить. Подавляющая масса самодеятельной поэзии, как и самодеятельных изобретений, была убога и примитивна, будь то гражданская лирика или антисоветские частушки, блатные песни или эротические стихи и поэмы. Переделывали и гимн страны, в то время это был «Интернационал». Уголовники пели: